История альбигойцев и их времени (часть вторая)

Раймонду VII оставалось покориться, хотя это было сопряжено с унижением. Его не мучило то, что он был отлучен: это вошло для него в привычку. Но он не хотел подвергнуть дорогой для него народ ужасам новой войны и новых опустошений. Он согласился ехать в Каркассон для переговоров с изгнанными доминиканцами и жестоким Арнальди; там же он нашел легата.

Между тем Арнальди прекрасно устроился со своим трибуналом в Каркассоне и успешно работал во славу веры. Он заседал вместе с легатом, с приором францисканского монастыря святой Марии и королевским сенешалем в Каркассоне — Гюи де Левисом. Это был трибунал и по составу, и по характеру судопроизводства. В каркассонском архиве сохранились три протокола того времени, один за февраль 1236 года и два — за март (104). В первом деле доносчиком явился сам епископ тулузский. Он обвинял Бернарда Ото, барона де Корта, в том, что последний ел с еретиками, слушал их проповеди, принимал от них поцелуй мира и утверждал, что спастись можно только в альбигойской вере. Оба его брата Вильгельм и Жеральд вместе с матерью судились за дружбу с еретиками. Вильгельм был виноват в том, что терпел еретиков на своей земле. Подсудимые приговорены к пожизненному заключению «для покаяния» и искупления их греха.

Епископ и Арнальди, вероятно, выговорили себе в будущем свои права, когда обещали вернуться в Тулузу. Туда они прибыли осенью 1236 года. В день святого Августина граф Раймонд водворил их в монастыре — уже навсегда. Но он не искупил этим своего отлучения.

С возвращением Арнальди в Тулузу открылся настоящий свирепый трибунал. Первые заседания этого судилища в его полном составе последовали не раньше 7 июня 1237 года. По крайней мере, до того дня мы не имеем протоколов. Прошел почти год; Арнальди не имел возможности обнаружить свою прежнюю энергию и неутомимость. С одной стороны, альбигойцы притаились и, напуганные, не давали повода инквизиции преследовать себя; с другой, даже Людовик IX жаловался папе на личную злобу доминиканцев вообще против Раймонда VII, которая не содействует, а только вредит делу Церкви.

Вероятно, вследствие подробных указаний папы легат сделал распоряжение, чтобы в трибунале, кроме доминиканцев, заседали минориты, «дабы смягчить суровость» первых. Вместе с тем инквизиторы должны были сами обходить города и селения, чтобы не отрывать жителей своими повестками от занятий и работ. В силу того двое доминиканцев отправились в окрестности Тулузы. В Кастельнодарри они не узнали ничего — никто из еретиков и еретичек не выдавали друг друга, доносчиков не нашлось. В Пюи-Лоране предварительного заговора не было никакого, а свидетелей также не оказалось.

Открывая тулузский трибунал, легаты назначили в товарищи к Арнальди провинциала францисканцев в Провансе, но так как последний был обременен делами по своей администрации, то и вручил свое место минориту Стефану Сен-Тибери (105). Челлани тогда был избран приором доминиканского монастыря в Тулузе; он сохранил свое влияние на инквизицию, тем более что от него зависел выбор лиц в окрестные места. Стефан и Арнальди имели одинаковые права. Пощады ереси теперь ждать было нельзя. Лишь только начали дело по верным следам против одного лица, как появился целый ряд подсудимых и с тем вместе ряд сентенций, который продолжается с редкими промежутками в XIII и XIV столетиях.

Один из первых вызовов был обращен к графу де Фуа, Роже Бернарду II. Он славился своими громкими военными подвигами в минувшую войну и истинно рыцарским, самоотверженным и честным характером. За это он был при жизни прославлен именем «великого». Все знали о его симпатиях к альбигойцам, о той готовности, с какой он всегда являлся на защиту гонимых, и что всегда был оплотом несчастных. Тулузский трибунал вызвал его к суду. Он долго не отвечал, но, когда вызов был повторен доминиканцами, прибывшими в его резиденцию, он велел сказать им, что сам требует их к ответу, как дерзких вассалов и своих подданных.

К сожалению, мы не знаем, чем кончилось это дело, о нем не упомянуто в протоколах. Хотя явных улик не было, тем не менее тридцать два года спустя барселонские инквизиторы приказали выкинуть из общей графской усыпальницы тело Роже и его дочери, как заподозренных в ереси (106). Известно, что один из этих инквизиторов скоро погиб от руки тайного убийцы.