Началось веселье, разумеется, с того, что он был объявлен одним из тех величайших, мудрейших и благороднейших королей, что осеняли своим светом сумрачную землю, подобно благословенному солнцу. Следующее веселое и приятное дельце сотворил парламент, смиренно назначивший королю содержание размером в миллион двести тысяч фунтов в год и передав ему по: жизненное право распоряжаться теми самыми пресловутыми корабельными деньгами, из-за которых так долго копья ломали. Затем генерал Монк стал графом Элбэмом, еще несколько роялистов получили подобное вознаграждение и законники стали обдумывать, как поступить с теми людьми (их называли цареубийцами), чьими стараниями предыдущий король стал мучеником. Десять человек, а именно: шестерых судей, одного члена совета, полковника Хакера, еще одного офицера, командовавшего стражей, а также Хью Петерса, священника, неистово проклинавшего мученика в своих проповедях, весело казнили. А чтобы расправиться с ними повеселее, все злодейства, с которыми покончил Кромвель, возродили с неслыханной жестокостью. У несчастных вырывали сердца, пока они еще были живы, поджигали кишки прямо на глазах, палач подшучивал над следующей жертвой, потирая свои грязные руки, обагренные кровью предыдущей. Головы мертвых кидали в повозки, на которых привозили живых к месту страданий. И все-таки даже такому веселому монарху оказалось не под силу заставить хотя бы одного из них покаяться. Напротив, в памяти у всех остались их слова о том, что они поступили бы опять точно так.
Сэра Гарри Вэна, главного обвинителя Страффорда, одного из самых стойких республиканцев, тоже судили, признали виновным и приговорили к казни. Он произнес такую впечатляющую речь в свою защиту, что на эшафоте, выстроенном на Тауэр-Хилле, у него из рук выхватили листки, где он записал то, что хотел сказать людям, а барабанщикам и трубачам, которых теперь всегда ставили рядом, чтобы заглушать голоса цареубийц, приказали бить и трубить во всю мощь. Вэн успел вымолвить: «Только о дурном деле не позволяют сказать умирающему», и храбро ушел из жизни.
За этими веселыми зрелищами последовали другие, еще веселее. В годовщину смерти покойного короля тела Оливера Кромвеля, Айртона и Брэдшоу были вырыты из могил в Вестминстерском аббатстве, перетащены в Тайберн, вывешены там на целый день на виселицах, а затем обезглавлены. Вообразите себе голову Оливера Кромвеля на шесте, выставленную на потеху грубым зевакам, не посмевшим бы даже на мгновение заглянуть в лицо живому протектору! Подумайте, когда прочтете об этом царствовании, какой была Англия при Оливере Кромвеле, которого вынули из могилы, и какой она стала при этом веселом монархе, не раз продававшем страну, как веселый Иуда.
Конечно, останки жены Оливера и его дочерей тоже в покое не оставили, хотя женщины они были совершенно замечательные. Подлые священники, жившие в ту пору, отдали их захороненные в аббатстве тела, и, к позору Англии, которого ей не искупить вовеки, они были сброшены в яму вместе с истлевшими костями Пима и храброго старины Блейка.
Духовенство повело себя так неблагородно, понадеявшись покончить наконец в это царствование с нонконформистами, или диссентерами, и заставить людей довольствоваться одним молитвенником и одним богослужением, независимо от их воззрений. Вот с какой славной стороны показала себя протестантская церковь, которая заменила римскую церковь, потому что народ получил право на собственное мнение в вопросах религии. Но церковников ничто не останавливало, и они утвердили молитвенник, не забыв о тех крайностях, к которым призывал епископ Лод. был также принят акт, запрещавший диссентерам при надлежать к какой бы то ни было корпорации. И, одержав победу, протестантское духовенство стало тоже веселым, как король. Армию к этому времени распустили, короля короновали, так что все теперь должно было наладиться.