История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете. Все, что дает Мне Отец, ко Мне придет; и приходящего ко Мне не изгоню вон… Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.

Ин 6:35–37, 51

Так Иоанн расходится с синоптиками и начинает там, где завершил свой путь Павел. В Евангелии от Иоанна, как сказал Рудольф Бультман (1884–1976), «Провозвестник стал Провозвещенным». В какой-то мере это справедливо для всех Евангелий — в том смысле, что они написаны с целью поддержать веру в Иисуса, а не просто сообщить о его учении и свершениях, и те элементы, из которых составлены Евангелия, тоже передавались из уст в уста именно с расчетом на это. Уже первые слова в тексте Марка сообщают о Благой Вести: «Начало Евангелия Иисуса Христа» (и в некоторых манускриптах добавлено «Сына Божия»). Но в Евангелии от Иоанна ясно, что исторический образ Иисуса, учителя нравственности, уступил место тому, кто прежде всего раскрывает суть своего истинного статуса по отношению к Богу.

Отличие Евангелия от Иоанна от синоптических огромно. Если взглянуть на изречения Иисуса, точек соприкосновения практически нет. В число чудес (названных у Иоанна «знамениями») входит кормление пяти тысяч, которое есть и у синоптиков, но больше — ничего общего, разве что исцеление сына некоторого царедворца (Ин 4:46–54) чем-то напоминает исцеление слуги сотника (Мф 8:5–13). В Евангелии от Иоанна семь «знамений», среди которых и претворение воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской (Ин 2:1–11) — некое волшебство, которого не найти у синоптиков, – и воскрешение Лазаря, и исцеление слепорожденного, и исцеление расслабленного у купальни, называемой Вифезда (Ин 11:1–44; 9:1–41; 5:2–18). Если у синоптиков свершение чуда порой приветствуется одобрительными криками толпы (как говорят приверженцы «критики форм», это одна из типичных черт историй о чудесах по всему миру), у Иоанна знамения завершаются долгим и серьезным рассуждением Иисуса (например Ин 5:19–47). Как мы уже видели, одно из ключевых событий, обычно известное как «очищение Храма», у синоптиков появляется в конце жизненного пути Иисуса, а у Иоанна — почти в самом начале.

Повествование о Страстях Христовых у Иоанна тоже крайне отличается от рассказов, приведенных у синоптиков, и это известно каждому, кто знаком с двумя «Страстями» Баха. В Евангелии от Иоанна Иисус не безмолвствует перед Пилатом, а вступает с ним в диалог (Ин 18:33–38; 19:8–12), и создается впечатление, что именно Иисус решает, как пойдут дальнейшие события; в Гефсимании (Ин 18:6) солдаты падают ниц, когда он произносит: «Это Я» («Аз есмь») — слова, которые, вероятно, следует расценивать как его отождествление себя с Богом, чье имя «Я есмь» звучит в Книге Исхода (Исх 3:14). (Более того, на протяжении всего Евангелия ряд изречений начинается именно с фразы «Я есмь»: «Я есмь истинная виноградная лоза»; «Я есмь хлеб жизни»; «Я есмь пастырь добрый».) Даже на кресте умирающий Иисус не кричит в отчаянии: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?», а безмятежно произносит: «Совершилось» (Ин 19:30). Свою мать он доверяет заботам «ученика тут стоящего, которого любил» (Ин 19:26–27): согласно традиции, это Иоанн, сын Зеведея, которого также считают автором или по крайней мере источником Евангелия. Ученик, «которого любил Иисус», появляется и в повествовании о Тайной Вечере, где он возлежит у груди Иисуса (Ин 13:23), и в рассказе о воскресении, где он первым после Марии Магдалины подходит к пустой гробнице (Ин 20:8). Ничего этого в синоптических Евангелиях нет.