Деревенская молодежь обуреваема тремя амбициозными идеями, в зависимости от семейной иерархии и — в особенности–от места, занимаемого во фратрии[395]
. На первом месте — традиционное желание стать землевладельцем, реализовать которое теперь не так трудно, как в прошлом, о чем свидетельствуют высокие цены на землю, дробление семейного наследия и освоение целинных земель; второе место занимает желание стать мельником или содержателем кабака; на примере деревень в районе Па–де–Кале Рональд Хюбшнер показал, что эти профессии — трамплин к социальному успеху; на третьем месте–переезд в город, опасность чего уменьшается благодаря землячествам, за десятилетия сложившимся в городах: вновь прибывающих встречают, обеспечивают жильем, по крайней мере на первое время, устраивают на работу. Складываются новые сети и новые маршруты, которые позволят следующему поколению добиться настоящего успеха. Показателен в этом отношении пример овернцев, изученный Франсуазой Резон.Не забудем и о духовном призвании, венчающем шкалу амбиций: его неумолимость очень часто в XIX веке нарушала спокойный ход частной жизни многих семей. Желание посвятить себя Богу в обществе нарастало, о чем свидетельствует увеличение численности священников и монахов вплоть до начала Третьей республики. Сфера рекрутирования кадров для церкви варьировалась от епархии к епархии, и напрасно пытаться определить, к каким социальным группам принадлежали будущие священники и монахи. В целом обнаруживается, что духовенство теперь имеет деревенское происхождение. Нередко впервые желание посвятить себя духовному служению или уйти в монастырь проявляется накануне торжественной церемонии первого причастия, что позднее описала Жорж Санд и пережила несчастная Каролина Брам. После 1850 года восторженное отношение к фигуре ангела, распространение культа Девы Марии, утверждение догмата о Непорочном зачатии, всплеск набожности, рост интереса к разным святым, о которых раньше не вспоминали, и отступление от господствовавшего в предыдущие годы антимистицизма — все это становится частью борьбы за обострение юношеской чувствительности, за отрицание тела. Явление Девы Марии в Ла Салетт в 1846 году и в Понтмене в 1871-м говорит о небесном присутствии и увеличивает количество желающих уйти в монастырь.
Стоило бы поразмышлять о секуляризации процесса.. Некоторые буржуазные политики–популисты всей своей жизнью свидетельствуют о реальности этого. Участник революции 1848 года, богатейший Шарль–Фердинанд Гамбон, потерявший пятнадцать лет жизни на каторге, сопротивлялся мольбам семьи и невесты, терпел жестокость тюремщиков, только чтобы не подавать прошение императору о помиловании; освободившись, он посвятил остаток жизни республиканскому делу. Огромное количество рабочих, ведущих почти апостольский образ жизни, феминистки, решившие сохранить девственность или, по крайней мере, не выходить замуж, множество учительниц–аскетов более или менее сознательно строят свою жизнь по старинной модели. Франсуаза Майёр уже давно выявила монастырские черты в Севрской нормальной школе, педагогическом учебном заведении. Здесь было бы, без сомнения, полезно в стремлении частных лиц уйти от мирской жизни и крахе коллективной мечты обнаружить многие положения из «Словаря рабочего движения», изданного неутомимым Жаном Метроном.
Пока же возникает уверенность, подтверждающая эти мысли об истории амбиций: большинство испытывало разочарование. Согласно опросу, проведенному в 1864 году, учащиеся старших классов классических лицеев видели себя в будущем генералами, патронами промышленных предприятий или адвокатами, но в реальности становились школьными учителями, мелкими служащими или клерками в конторах ростовщиков. То же самое происходило с девушками из буржуазной или крестьянской среды: они мечтали о прекрасном принце или добром друге, но весь ход матримониальной стратегии говорил о том, что они достанутся какому–нибудь старому холостяку или деревенскому простофиле.