История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Тайна «плохого рождения» так тяжела, что многие автобиографии, кажется, написаны для того, чтобы скрыть ее. Так, Ксавье–Эдуард Лежен — Калико

[133] — написал плутовской роман, чтобы завуалировать то, что потомки узнали из его метрики. Сколько же детей, с большим опозданием узаконенных, слишком поздно узнали тайну своего появления на свет, живя в неведении и подозрениях, которые неизменно вызывает молчание.

В начале XIX века Аврора Саксонская — мадам Дюпен — без проблем воспитала внебрачного ребенка своего сына Мориса; Ипполит Шатирон всю жизнь считался сводным братом Жорж Санд (наследство, конечно, ему не полагалось). С этой точки зрения нравы ужесточились. Вероятно, отчасти сокращение количества внебрачных рождений можно объяснить бдительным отношением к добрачным связям и увеличением количества признанных детей.

Изъяны и кровь

Усиление представлений о семье как о генетическом капитале вызвало в обществе тревогу по поводу брачных союзов и рождений. На родителях ребенка с какими–то отклонениями лежит тень вины. Разного рода научно–популярные журналы полны изображениями и историями уродцев. La Nature, например, специализируется на описании рождений странных существ, уродства которых пугают тем более, что непонятна их причина: не являются ли они проявлением каких–то скрытых пороков? Ярмарочные павильоны и анатомические музеи — как, например, музей доктора Шпитцнера[134] — привлекают толпы заинтригованных зевак. Физические недостатки вызывают отвращение и отторжение, как если бы они были расплатой за какие–то грехи. Отсюда — смущение и ненависть, которые подчас испытывают к незаконнорожденным детям. Мадемуазель де Шантепи, состоявшая в переписке с Флобером, поведала ему историю Агаты, с которой ужасно обращались родители из–за ее уродства. «Лицо у нее было нормальное, но огромная голова на маленьком тельце смотрелась ужасно». Ее били, унижали, заставляли ходить босиком и в конце концов сдали в психиатрическую лечебницу (письмо от 17 июля 1858 года).

Сифилис — и, следовательно, секс — вот главная причина всех этих уродств. Отсюда — тщательное изучение здоровья будущих супругов и стыд, даже гнев, если обнаруживается какой–то тайный порок. Идут пересуды среди родственников, и в конце концов история загоняется на дальний план картины семейной жизни, что в дальнейшем сильно интригует потомков. Так, в переписке, которую изучала Каролина Шотар–Льоре, мать центрального персонажа, некая Эмма Бро, не получившая приданого и неудачно вышедшая замуж, восстала против мужа: стала упрекать его в какой–то «постыдной болезни» й отказалась спать с ним; как–то, в момент отлучки супруга из дома, выставила на всеобщее обозрение постельное белье — как символ супружеской неверности. В дальнейшем она покинула дом супруга и начала судиться с ним по поводу опеки над тремя детьми, которых муж отобрал у нее и отправил в Бельгию. В конечном счете она уединилась в своем доме в Рошфоре, где и умерла в полубезумии. В благополучной семье ее сына Эжена, стремившейся к стабильности и гармонии, мать едва упоминали.

Биологическое несчастье, о котором пишет Золя в эпопее о Ругон–Маккарах, — это новая форма бесчестья и источник конфликтов.

Безумие

Не меньший ужас вызывают душевные болезни, которых в XIX веке, по мере развития клиники, становится все больше. Девушка «со странностями» может напугать претендентов на руку и сердце ее сестер. Ее стыдятся, она бросает тень на нормальность отношений в семье. В деле Адель Гюго вызывает удивление в первую очередь единство семьи (за исключением матери) в деле нейтрализации этой ненормальной, способной бросить тень на славу великого человека, и в выдвижении какой–то версии происходящего для любопытствующих.