История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Развитие промышленности изменило жизнь простого народа: рабочие снимались с родных мест и массово оказывались там, где не было никаких институтов, способных предотвратить порок и легкомыслие. Там не стоял вопрос об отдельном проживании семьи, которая является «одной из основ любой цивилизации». Семья должна была довольствоваться углом в бараке, что влекло за собой тяжелые последствия[326]: «Съемное жилье без какого бы то ни было комфорта говорит прежде всего о том, что семья потеряла чувство человеческого достоинства. Отца почти никогда нет дома, он либо занят на работе, либо предается грубым и эгоистичным удовольствиям. Мать нередко уходит из дома и занимается проституцией или, наоборот, честно выполняет тяжелую работу. Мальчики и девочки, с раннего возраста вынужденные трудиться, постепенно приобретают порочные привычки. Родители, преждевременно состарившиеся и ослабевшие вследствие лишений, умирают значительно раньше положенного природой срока».

Единственный выход из такого положения — покровительство правящих классов. Главной заботой руководителей промышленных предприятий должно стать побуждение рабочих к приобретению жилья в собственность; матери семейства всегда следует находиться дома. Поэтому надо строить предприятия в деревнях. Именно город вверг семьи в тесноту трущоб, что сильно навредило их нравственности; в деревне же жизнь народа будет идти стабильно и домашние очаги рабочих будут крепкими. Исчезнут, наконец, бараки, вызывавшие «удивление и проклятия» у иностранцев. Живя в отдельном доме, мы не будем больше «пускать по ветру частицы нашей личности».

Каждой семье

— отдельный дом

Эта безумная идея волновала в то время умы всех буржуазных реформаторов: модель совместного проживания постоянно критиковалась на конгрессах гигиенистов, проходивших начиная с 1876 года. На брюссельском конгрессе[327] один из докладчиков заявил: «Проживание каждой семьи рабочих в благоустроенном и удобном отдельном доме, который в дальнейшем может перейти в собственность, обеспечивает материальное и моральное благополучие народа, здоровую обстановку и в конечном счете общественную безопасность».

Два года спустя, во время второго международного конгресса гигиенистов в Париже[328]

, Эмиль Трела, автор доклада «Рабочие городки — дома для рабочих», утверждал: «Идея улучшения жизни рабочих путем поселения их в бараки потерпела неудачу. Для рабочего отказ от экономических преимуществ, которые он получал от такого проживания, — дело чести и человеческого достоинства». И отважно заключал: «Отныне следует признать абсолютно недопустимым проживание рабочих в бараках».

Без дальнейших промедлений защитники индивидуального жилья приступили к беспрецедентному действию — размещению представителей рабочего класса в парижском округе, в который буржуазия инвестировала средства для дальнейшего использования исключительно в своих целях. В 1880 году сенатор Диет–Моннен (компаньон Жапи), Поль Леруа–Больё и еще несколько консерваторов основали Анонимное общество рабочего жилья в Пасси–Отейле[329] с капиталом в 2 000 000 франков (2000 акций по 100 франков). На участке, предоставленном Эмилем Каше, специалистом по строительству небольших жилых домов, предполагалось построить четырехкомнатные дома с водопроводом, газом и канализацией. Рассрочка предоставлялась на двадцать лет, первый взнос составлял 500 франков, дальнейшая годовая плата за дом — около 600 франков. В 1893 году было построено шестьдесят семь таких домов, в которых проживало более трехсот человек.

Плата за подобное жилье была достаточно высока, и позволить себе жить в таких домах могла только часть «трудолюбивых и аккуратных рабочих» — мастера, бригадиры и главным образом служащие, этот новый слой мелких бюрократов, в услугах которых с некоторых пор промышленники стали очень нуждаться. Какая честь — быть допущенным на территорию, где живут хозяева! Речь идет об окраинах XVI округа, улице Буало — здесь в начале XIX века квартплата в среднем составляла 600 франков в год. (Это самая низкая цена в самом дорогом округе Парижа: в Шайо — 2000 франков в год, в районе Порт–Дофин —1900 франков, в квартале Ла–Мюэт — 1100 франков.)

Какими бы серьезными ни были кандидаты, происхождение у них было весьма сомнительное, и Общество проявляло осторожность: если поведение «стажера» становилось «аморальным» (?), контракт сразу разрывался и кандидат изгонялся. В том же морализаторском духе любая субаренда запрещалась. Для городка Пасси–Отейль наступил час славы: он стал витриной либерализма, которую президент Республики торжественно открыл и которую видели иностранные гости.