История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Церковь с недоверием относится к одержимости чистотой тела. Обнаружение собственного тела может вызвать неже лательные прикосновения к нему или желание познать тело другого человека. Даже в обеспеченных семьях в 1930-е годы нормой была еженедельная ванна, и дети меняли белье лишь по этому случаю. Это был пахнущий мир. Любимого чело века опознавали по запаху ног, как в наши дни —по дезодоранту. В сельской местности о том, что у женщины^началась менструация, не говорилось, но все знали. «Мать никогда не говорила мне о месячных, но я замечал, что папа ходил за солью. При месячных нельзя за ней ходить, можно перевернуть ящик с солью, и пиши пропало»²⁴. При месячных женщине не удается приготовить майонез, разве что перед наступлением климакса. Считается, что подобное женское недомогание очень возбуждает мужчин, и Георг Гроддек утверждал, что «три изнасилования из четырех происходят именно в этот период»²⁵

. Сегодня, как представляется, эта тема находится на границе того, о чем можно говорить. Женщины говорят об этом между собой, но всегда вполголоса. Теперь противозачаточные таблетки позволяют изменять время наступления'менструации и женщины могут заниматься сексом, не информируя партнера о происходящем.

Представления о красоте женского тела менялись. Например (хотя этим дело не ограничивается), в прежние времена идеалом считалась полнота, теперь — стройность и худоба²⁶. Конечно, восхищение тучностью свойственно всем обществам, где преобладают недоедающие, и Андре Бюргьер отмечает, что в средневековых итальянских городах аристократы и правящие круги назывались popolo grosso,

а простонародье, бедный люд,—popolo magro*. Елена Фурман, вторая жена Рубенса, демонстрирует нам округлости своего тела: целлюлитные ягодицы и крепкую грудь. Толстым женщинам Рубенса и Йорданса противопоставляются соблазнительные стройные женщины Кранаха. Демоны похоти, приобретающие женский образ,— суккубы—часто изображаются очень худыми. У Габриель д’Эстре и супруги маршала де Виллара изящные головы, высокая грудь, плоский живот. Вероник Наум показала, что прямая и стройная женская фигура «сначала была признаком элитарности <...>. Чтобы заметили, следует держаться вертикально, прямо. Детям из высшего общества надо было работать над своим телом»²⁷

.

Среди простого народа, тех, кто до XIX века жил на селе, не было никаких эстетических тренировок. «Полевые работы, если учесть отсутствие машин, делали фигуру согнутой»,—пишет * По-итальянски popolo grosso—толстые люди, popolo magro

—худые люди.

тот же автор. Модель стройности, таким образом, спускается сверху вниз. Пьер Бурдьё видит в этом скрытое проявление классовой борьбы. «Тело становится ставкой в борьбе, целью которой является согласие на условия того, кто занимает господствующее положение (того, кто выставляет свое тело под взгляды других), и интеграция в общество. Эта борьба за распространение норм восприятия господствующей части общества отождествляется с классовой борьбой в том, что касается навязывания характеристик группы после того, как они будут узаконены, и заставляет принять их за образец»²⁸. Обществу изобилия, считающему жир «плохим», а тучность — «вульгарностью», эстетика стройности навязывается средствами массовой информации, побуждающими женщин соблюдать диету и заниматься постоянно появляющимися новыми гимнастиками: аэробикой, бодибилдингом, стретчингом, турбоаэробикой и т. д. Известно происхождение некоторых видов гимнастики: Америка, точнее—Калифорния. Культ собственного тела требует жертв, прежде всего материальных (в пропорциональном отношении люди начинают тратить меньше денег на одежду и больше на «поддержание внешности»). Далее идут жертвы этического порядка—СМИ постоянно твердят, что «мы имеем такое тело, какого заслуживаем», а это вызывает новое чувство ответственности. Тело, которое в результате всего этого получится и будет выставляться на всеобщее обозрение на пляже, должно соответствовать современным модным канонам.

Тела спортсменов