История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Стачка как слом личных отношений с патроном

Трудовой договор, предполагавший вступление рабочего в частную сферу патрона, превращал неизбежные конфликты интересов в личное противостояние. Стачка задевала патрона лично: разве могут бастовать дети или слуги? Забастовщики не ограничиваются выдвижением каких-то требований — они оспаривают авторитет «отца завода», рвут связи, перестают быть зависимыми от него. Вот почему профсоюзные деятели начала века придают стачке такое значение: она воспитывает, закаляет, увлекает и созидает¹⁹

. Повышение заработной платы, которого удалось добиться благодаря забастовке, имеет гораздо большую ценность, чем если вдруг патрон сам решил ее повысить, потому что, помимо материального, стачка приносит и моральное удовлетворение.

С этим начальники не могут смириться. Для них забастовка—жест неблагодарности, злонамеренности, неподчинения, даже «мятежа», как пишет один из них²⁰

. После забастовок Народного фронта один из патронов в департаменте Кот-д’Ор даже заставлял своих рабочих, желающих вернуться на службу, подавать такое прошение: «Мсье, мы очень сожалеем, что, устроив забастовку, плохо вели себя по отношению к Вам; просим простить нас и, приняв обратно на работу, позволить нам искупить вину образцовым поведением в будущем. Заранее благодарим. Заверяем Вас, мсье Маршаль, в нашем глубочайшем уважении»²¹

.

Становится понятным, почему в случае забастовки патроны так решительно сопротивлялись вмешательству властей и почему рабочие, наоборот, его настоятельно требовали: дело не только в том, что начальники полагали, что предприятие—«их дом», но и в том, что по закону от 1892 года арбитраж мирового судьи ставил хозяев предприятий и рабочих в равное положение, а это начальнику казалось столь же несуразным, как решать в суде разногласия с собственными сыновьями. Арбитраж переводил трудовой договор в публичную сферу, в то время как патрон пытался сохранить его сугубо частный характер. Рабочие же, не считавшие стачку чем-то личным или семейным, требовали судебного разбирательства. Эдвард Шортер и Чарльз Тилли продемонстрировали, что, несмотря на резко враждебное отношение профсоюзов к государству, забастовщики без колебаний обращались к нему за помощью. В период с 1893 по 1908 год 22% стачек были предметом судебного разбирательства. В 43,8% случаев эти разбирательства проводились по инициативе рабочих, в 46,2% — по инициативе мировых судей и почти никогда по инициативе хозяев предприятий. Что же касается властей, они мотивировали свое вмешательство заботой о поддержании общественного порядка. Забастовка часто обязывала власти защищать частные владения патрона силами полиции, но из-за его непреклонности беспорядки могли вырваться на улицу. Хоть власти и не оспаривали частный характер конфликта между рабочими и предпринимателем, они оправдывали свое вмешательство возможными последствиями этого конфликта для общества; как правило, дело решалось в пользу бастующих, патрон вынужден был идти на компромисс, потому что в противном случае власти могли лишить его своей защиты.

Первые изменения ненадолго произошли после 1914 года; во время войны на многих заводах трудовой договор перестал быть исключительно частным. Производство продукции для нужд войны интересует в первую очередь государство, которое откомандировывает на заводы молодых людей из армии; работодателем для последних является государство, а не патрон, и в отдельных случаях они подчиняются военным властям. Государство, в свою очередь, не может допустить, чтобы производство вооружений прерывалось забастовками. Мальви, министр внутренних дел, вмешивается в трудовые конфликты; Альбер Тома, министр вооружений, распоряжается создать арбитражные комиссии и провести выборы делегатов от цехов. Коротко говоря, в некоторых секторах промышленности война превращает трудовой договор в государственное дело; в этом вопросе, прежде сугубо частном, на первый план выходят интересы государства.