История человечества в великих документах

«Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве демоса. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех».

Но самым прорывным нововведением Клисфена стал закон об остракизме, с помощью которого устранялась сама опасность тирании. Каждый гражданин республики получил право написать на черепке разбитой амфоры имя политика, угрожающего демократии в городе, и участвовать этим черепком в голосовании. Голосование проводилось раз в год – если таких черепков (остраконов) накапливалось более 6000, то политик, получивший больше всего голосов, отправлялся в изгнание на целое десятилетие (не очень далеко – примерно, как из Москвы в Можайск). Афиняне пользовались остракизмом почти столетие (последний случай засвидетельствован в 417 г. до н. э.), и демократия успешно работала – настолько успешно, что некоторые историки называют самого Клисфена в рядах изгнанных. Античные авторы считали, что благодаря народовластию Афинам через несколько десятилетий удалось блестяще победить могущественную Персию, потому что граждане теперь сражались за себя, а не за чужого дядю. Многие полисы материковой Греции ввели у себя закон остракизма, а на афинском Акрополе была установлена статуя первого из изгнанных политиков, на пьедестал которой добавлялись имена всех «остракированных». При этом имущество изгнанных никто не смел трогать, а в случае военной опасности опальных деятелей возвращали на родину.

Десятки тысяч остраконов с именами знаменитых и безвестных афинских политиков найдены при раскопках древнего города. Но история того черепка с выцарапанной надписью «Аристид Лисимахович», что вы видите на фотографии, особенно интересна и поучительна, ведь она случилась с известным афинским политиком Аристидом, прозванным Справедливым:

Остракон с надписью «Аристид [сын] Лисимаха»

«Когда надписывали черепки, какой-то неграмотный, неотёсанный крестьянин протянул Аристиду – первому, кто попался ему навстречу, – черепок и попросил написать имя Аристида. Тот удивился и спросил, не обидел ли его каким-нибудь образом Аристид. «Нет, – ответил крестьянин, – я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу «Справедливый» да «Справедливый»!..» Аристид ничего не ответил, написал свое имя и вернул черепок»

[Плутарх].

Сложно сказать, попался ли археологам тот самый остракон с собственноручным автографом Аристида (он был-таки изгнан из Афин в 482 г. до н. э.) или какой-то другой, однако эта история показательна не только для афинской, но для демократии вообще. Она о том, что плохо образованный народ легко поддаётся эмоциям, его несложно обмануть, напугать, заморочить голову обещаниями или наветами. Самого справедливого на свете правителя такой народ может изгнать по ложному обвинению, если только оно красиво подано. Да может ли такой народ, может ли каждая такая кухарка управлять государством, или, как спустя 200 лет после Клисфена напишет Платон (см. Документ № 16), любое истинное народовластие неизбежно приведёт к тирании?

Кроме того, следует отдавать себе отчёт, что прямая демократия древних Афин, которую в современном обществе часто вспоминают с ностальгией, была возможна только в небольших городах. Да и не очень-то она была демократической, если вспомнить, что женщинам, рабам и метекам (иностранцам и отпущенным рабам) никакого слова не давали, и попробовали бы они заявиться на Агору со своим черепком в попытке поучаствовать в голосовании! Афинское народовластие на деле распространялось на 15–20 % населения города, что по тем временам равнялось примерно 20–30 тыс. жителей. Такое количество людей несложно собрать на городской площади (государство даже платило гражданам за участие в собраниях), и столь же несложно собрать и посчитать их голоса в виде судьбоносных черепков. Сегодня такое осуществимо разве что где-нибудь в Монако, но как раз там такое вряд ли возможно.