Профессор Гор был сторонник «пичканья»: человеческий мозг представлялся ему в виде растяжимого мешка, в который можно усиленно втискивать все возможные предметы; выдержит — хорошо, не выдержит — значит, материал плохой, и нет в том ни чьей вины… Его тусклые глаза оживились, жёлтые, скулистые щеки зарумянились — блестящие ответы Лионеля, последовательность и точность его изложения исторических фактов, быстрота, с которой он схватывал смысл самой запутанной задачи, тотчас без затруднения решая ее — все это приводило педагога в восторг. Мысль о неестественности подобного развития в малом ребенке раза два промелькнула у него в голове… в числе других наук он изучал и медицину — он нечто слышал о последствиях переутомления мозга, о мозговых страданиях нервных центров — но на этой мысли он не позволил себе останавливаться… Напротив, он заставил мальчика работать, точно был он здоровенный 20-ти летний молодец. Правду сказать, в самом Лионеле не заметно было ни малейшего признака утомления — отдых и свобода предыдущего дня так освежили его, что все, что, бывало, казалось ему несносной путаницей — теперь было просто и ясно — кроме того он ощущал какое-то лихорадочное желание изумить своего нового воспитателя! Быстро, оживленно, красноречиво следовал ответ за ответом — Лионель сам себе удивлялся! Наконец утренние занятия пришли к концу. Профессор Гор, как-то не хотя, объявил, что он остался доволен.
— «Однако», продолжал он, «со мною вам придется заняться по усидчивее. Я сейчас запишу, что вам прочесть сегодня вечером и что приготовить к завтраку. Помните, я требую ясность мысли столько же, сколько ясность слова — мне нужно понимание, а не зубрение!»
— «У меня теперь занятия, ведь, каникулярные, "задумчиво заметил Лионель, «вас об этом предупреждали?»
— «Да, конечно. Теперешняя ваша работа несравненно легче той, которая предстоит вам, когда начнется учебный год. Вас готовят в школу?»
— «Нет, я бы ужасно желал, но…»
— «Хорошо, хорошо», перебил его педагог, «теперь дайте мне сообразить.»
Он принялся записывать уроки к следующему дню, a Лионель стоял возле, следя за длинными костлявыми пальцами, которые водили пером.
— «Когда вы это кончите, можно-ли у вас спросить ту вещь, которую я так хочу узнать?»
Профессор с любопытством взглянул на него. Он хотел-было, ответить отрицательно — но общение с этим приветливым, послушным, столь даровитым мальчиком, как-то смягчило хроническое раздражение, в котором этот современный Диоген постоянно пребывал.
— «Можно, конечно.» — Профессор Гор поло жил перо, прислонился к спинке стула и, раздвинув тонкие губы, желая изобразить ободрительную улыбку, сказал: «Ну, говорите, что же это такое?»
Лионель придвинулся к нему и, глядя на него своими грустно-мечтательными глазами, сказал тихим голосом:
— «Вы, ведь, очень умны, умнее всех в Англии, как мне говорили, вам все это давно известно, а меня оно так смущает… Вот что я хочу знать: где Атом?»
Профессор так вздрогнул, что даже подскочил на стуле…
— «Где Атом?» повторил он, «какие глупости вы говорите. Что же вы этим хотите сказать?»
— «Нет это не глупость,» твердо ответил Лионель, «это не может быть глупостью, потому что в этом причина всего, что есть. Вы и я, мы, ведь, живые, и мы живем на земле; целые миллионы таких же живых существ, как мы, также живут на ней. Но книги утверждают, что наша земля крошечная планета, самая ничтожная из всех планет, что есть миллионы, миллионы других планета больше ее. Посмотрите на наше солнце! Без него мы бы жить не могли, но мы знаем, что оно не одно, что есть миллионы солнечных систем, отдельных миров. Если все это не что иное, как атомы, и произошло из атома, — где же он? — этот удивительный, крохотный первый Атом, который, не подозревая, что делает, без всякого постороннего указания, не имея ни собственного разума, ни собственного суждения, произвел такое чудное творение? Если вы сумеете мне объяснить, где он — не объясните ли мне также, откуда он?»
Профессор Гор точно испуганно глядел на маленького мальчика — он был и смущен и озадачен…