Читаем История догматических движений в эпоху Вселенских соборов полностью

1. О догматическомъ настроении церковнаго Востока, среди епископовъ котораго реакция свила себе гнездо, за ближайшие къ никейскому собору годы, древность не сохранила намъ достаточныхъ сведений. Можно думать, что и въ действительноети это настроение не выражалось въ какихъ–либо резкихъ фактахъ, способныхъ обратить внимание современныхъ наблюдателей церковной жизни. Изъ последующихъ событий видно, что большинство восточныхъ епископовъ возвратилось изъ Никеи на свои кафедры съ затаеннымъ въ душе недовольствомъ никейскимъ вероопределениемъ, съ тревожнымъ опасениемъ за чистоту преданнаго учения; но это недовольство, эти опасения, по естественному порядку вещей, должны были оставаться скрытыми въ тайникахъ сердца, не показываясь наружу, не выражаясь въ явномъ и громкомъ протесте. Чувствуя себя разъединенными по прибытии къ своимъ паствамъ, восточные епископы не видели ни по–вода, ни желания поднимать споры только что оконченные соборомъ. Но этотъ миръ не имелъ прочной опоры въ церковномъ сознании: скоро стали появляться признаки, показывавшие, что вопросъ, решенный въ Никее, долженъ былъ еще сделаться предметомъ долговременнаго обсуждения всею церковью прежде, чемъ стать общепризнаннымъ въ ней достояниемъ. Дело началось, повидимому, съ того, что некоторые епископы на Востоке, убежденные въ правильности никейскаго вероопределения и хорошо понимавшие его глубокий смыслъ, при изложении учения ο Сыне Божиемъ въ своихъ церквахъ встретили себе сильную оппозицию въ рядахъ своей же паствы. На такое именно начало после никейскихъ споровъ указываетъ позднее совершившийся фактъ изгнания несколькихъ восточныхъ епископовъ, энергичныхъ защитниковъ единосущия, при чемъ въ вину имъ было поставлено то, что учение ихъ вызывало волнение среди пасомыхъ. Такимъ образомъ, первый толчокъ къ развитию новыхъ споровъ дало не арианство, ο которомъ иикто после никейскаго собора не безпокоился, а учение ο единосущии, и виновниками его были люди искренно осуждавшие Ария, стоявшие на почве вполне церковной. Возникши сначала въ отдельныхъ епископияхъ, оппозиционное движение начало распространяться по всему Востоку.Въ спорахъ о никейскомъ вероопределении, завязавшихся въ пастве, приняли участие, какъ защитники собора, такъ и те епископы, которыхъ слово «единосущный», по выражению Сократа, приводило въ смущение. Это слово снова сделалось предметомъ изследования: епископы обсуждали его въ частныхъ собранияхъ и посланияхъ, сохранявшихся еще въ эпоху историка. Но чемь глубже входили епископы въ изыскания, касательно никейскаго определения, темъ яснее обрисовывалась рознь, разделявшая ихъ въ толковании никейской формулы. Относительно догматическаго настроения большинства образованныхъ епископовъ Востока наилучшимъ показателемъ является, безъ сомнения Евсевий кесарийский. Разсматриваемая въ общемъ, его система носила на себе для того времени церковный характеръ, что признаетъ и самъ Евсевий, излагая ее главнымъ образомъ въ своемъ сочинении ο церковвюмъ богословии, и для начала IV века не заключала въ себе ничего оригинальнаго. Это оригеновское учение, взятое въ его субординационной части и значительно исправленное. Какъ и прочие богословы его времени, Евсевий наделяетъ Божество всеми абсолютными качествами, но не столь отвлеченными, какъ Плотинъ, и не столь конкретными, какъ Аристотель. Его Богъ напоминаеть всего скорее Платоно — Филоновское Божество. Онъ есть нерожденное начало всего, источникъ всякихъ благъ и причина божества, жизни, света и всякой добродетели. И При определении Логоса Евсевий пользуется обычными понятиями: Онъ образъ Отчаго божества, Сынъ по природе, единородный, одинъ прежде всехъ вековъ отъ Отца рожден–ный, неизменяемъ и непреложенъ, какъ Богъ. Но если на неоплатоническомъ языке Афанасия эти понятия ведутъ къ признанию тожества Сына съ Отцомъ по существу, то въ филоновскомъ мировоззрении Евсевия они должны доказывать лишь Его различие отъ Отца. Божество принадлежитъ въ собственномъ смысле толъко Отцу. Онъ одинъ не имеетъ ничего выше себя и не зависитъ ни отъ какой причины, обладаетъ собственнымъ безна–чальнымъ и нерожденнымъ Божествомъ съ монархической властью (της μοναρχικής εξουσίας). Божество Сына вторичное и производное; Онъ рождается по воле Отца и является рядомъ съ Нимъ, какъ

δεύτερα οίσία (вторая сущность). На этой раздельности Бога и Сына Его Евсевий настаиваетъ съ особенной силой. Логосъ Божий имеетъ самъ по себе собственную ипостась, существующую самостоятельно и действующую также по собственной инициативе (καθ ευτrov
οίκείαν ιποστασιν, ιδίως ύφεστώσαν
ιδίως ένεργουσαν). Его единство съ Отцомъ не въ единстве сущности, а въ подобии силы. Какъ причина и начало Сына, Отецъ предсуществуетъ Ему, и, значитъ, былъ данъ некоторый логический prius, когда Его не было. Происходя отъ воли Отца, Онъ является дроизведениемъ и тварью (δημιούργημα και
κτίσμα), но не какъ прочия твари: начало Своего бытия Онъ получаетъ не изъ сущаго, а изъ воли Отца, а потому принадлежитъ къ божественной природе. Самъ Отецъ сделалъ Его причастникомъ Своего Божества и жизни, и потому Сынъ ниже Отца. Онъ иной рядомъ съ Отцомъ и слуга Его, Отецъ посылаетъ и приказываетъ Ему (προςτάττον άντφ).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афонские рассказы
Афонские рассказы

«Вообще-то к жизни трудно привыкнуть. Можно привыкнуть к порядку и беспорядку, к счастью и страданию, к монашеству и браку, ко множеству вещей и их отсутствию, к плохим и хорошим людям, к роскоши и простоте, к праведности и нечестивости, к молитве и празднословию, к добру и ко злу. Короче говоря, человек такое существо, что привыкает буквально ко всему, кроме самой жизни».В непринужденной манере, лишенной елея и поучений, Сергей Сенькин, не понаслышке знающий, чем живут монахи и подвижники, рассказывает о «своем» Афоне. Об этой уникальной «монашеской республике», некоем сообществе святых и праведников, нерадивых монахов, паломников, рабочих, праздношатающихся верхоглядов и ищущих истину, добровольных нищих и даже воров и преступников, которое открывается с неожиданной стороны и оставляет по прочтении светлое чувство сопричастности древней и глубокой монашеской традиции.Наполненная любовью и тонким знанием быта святогорцев, книга будет интересна и воцерковленному читателю, и только начинающему интересоваться православием неофиту.

Станислав Леонидович Сенькин

Проза / Религия, религиозная литература / Проза прочее