История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

«и почувствовал спящих женщин с разбросанными повсюду на полу вокруг них музыкальными инструментами – у некоторых тела были влажными от струек пота и слюны; некоторые скрежетали зубами, бормотали что-то или разговаривали во сне; некоторые спали с открытым ртом; а с некоторых одежда сползла так, что явно раскрыла их неприятную наготу. Эта огромная перемена в их облике еще больше усилила его антипатию к сексуальным удовольствиям. Для него великолепные апартаменты… показались кладбищем, наполненным мертвыми телами, пронзенными и оставленными гнить».¹⁰

Пораженный этим чувством, он отправился в добровольную ссылку. Традиционно считается, что шел 534 год до н. э.[210] Сидхартха провел несколько лет, путешествуя, пытаясь примириться с неизбежностью распада и развращенности. Он пытался медитировать, но когда время его медитации заканчивалось, он оказывался лицом к лицу с реальностью неизбежных страданий и смерти. Он испробовал джайн, метод аскетизма, голодал, пока совсем не ослабил свою связь с землей; как говорит нам более поздний текст, его «позвоночник торчал, как узловатая веревка», его ребра выступали, как «стропила старого коровника без крыши», а его глаза так провалились в глазницы, что напоминали «мерцание воды в глубоком колодце».¹¹ И все-таки это самоотвержение ни на дюйм не сдвинуло его от состояния обычного человека.

Наконец он пришел к ответу, которого искал. Не желания ловят людей, а само существование, которое «связано со страстным аппетитом» и всегда чего-то желает: «жажда сексуальных удовольствий, жажда существовать, жажда несуществующего».¹²

Единственная свобода от желания – это свобода от самого существования.

Реализация этой правды стала просветлением для Сидхартхи, и с этого момента он стал известен не как Сидхартха Гаутама, а как Будда: тот просветленный, который достиг нирваны – знания о правде, которое вызвано ничем, не зависит ни от чего и ведет в ничто, путь существования, невозможный для определения словами.[211]

Это было не просто духовным откровением, но – невзирая на требование отрешенности – политической позицией. Оно было и анти-брахманским, и антикастовым. Акцент в брахманском индуизме на перерождении означал, что большинство индийцев стоят перед лицом будущей трудной жизни после земной трудной жизни, после еще прежней трудной жизни, без надежды избавиться от своих строго предписанных воплощений, кроме как через перерождение – которое, однако, может поставить их перед другим длительным существованием с такими же или еще худшими страданиями. То было существование, которое, по выражению Карена Армстронга, не столько обещало надежду при перерождении, сколько запугивало «ужасом этого перерождения… достаточно плохого, чтобы стойко вынести процесс становления дряхлым или хронически больным и перенести пугающую, болезненную смерть один раз. Но необходимость проходить это снова и снова казалась невыносимой и абсолютно бессмысленной».¹³ В мире, где смерть не была освобождением, необходимо было найти другой способ спасения.

Буддийское учение оказалось равно анти-брахманским и анти-кшатрийским, так как, согласно Будде, каждый человек должен был полагаться только на себя, а не на мощь одного сильного лидера, который разрешит все твои проблемы. Много позднее буддистский учитель IX века отчеканил формулу: «Если встретите Будду, убейте Будду!» – дабы заострить внимание учеников на том, сколь важно не подчиняться одной авторитетной личности, даже такой, которая заявляет о своем священном мандате, царю или священнику.¹⁴

Вскоре Будда тоже приобрел своих последователей, учеников, пришедших из всех каст.

Пока Махавира и Будда проповедовали отказ от материального, цари махаджанапад сражались за приобретение как можно больших территорий. Каши и Кошал севернее Ганга и Магадха на юге были ярыми врагами в войнах за земли. Они сражались за долину Ганга, их объединяли в этом соревновании гана-санг-ха Вриджьи, семейная конфедерация Махавиры.