Завоевание не было легким; Тиртей говорит, что спартанцы и мессенцы воевали двадцать лет. Но к 630 году Мессена стала спартанским владением. Теперь Спарта не была простым греческим городом: она стала маленьким царством. В этом царстве завоеванные мессенцы стали сословием рабов, которые производили пищу для своих хозяев, обитая в таких же условиях, какие мы находим повсюду в средневековом феодализме: «как ослы, измотанные ношей, — говорит Тиртей, — из-за тяжкой повинности они несут своим хозяевам половину всей продукции, которую дает земля».1
Сами спартанцы стали аристократией — народом воинов и матерей воинов.Спартанское государство было особенным, в древнем мире такого больше не существовало нигде: оно имело двух царей, потомков легендарных братьев-близнецов, которые правили Спартой несколько поколений тому назад, тратя «всю свою взрослую жизнь на ссоры друг с другом».8
Спартанский народ предпочитал двух ссорящихся царей одному, сосредоточившему в своих руках все полномочия власти. 170Система с двумя царями, хотя и порождала свои трудности, предотвращала утверждение монархии месопотамского типа. Спартанцы, в отличие от ассирийцев, не считали святым установлением, что боги выбирают одного человека, который бы правил ими. Утверждение Ашшурбанапала, что он царь «по постановлению великих богов», что он назначен ими для «осуществления верховного руководства», было не только инородным, но и отталкивающим.9
Страх шумеров перед унаследованной, неограниченной царской властью, кончающейся лишь со смертью, который однажды нашел свое выражение в древних преданиях, активно вернулся в Спарте.Но даже с двумя царями, играющими в перетягивание каната власти, спартанцы удерживались от полной концентрации управления в руках монарха. Любое древнее царство имело три основных власти: военная, чтобы объявлять войну и руководить армией; судебная, чтобы создавать законы и контролировать их соблюдение; и власть жрецов, чтобы устанавливать добрые отношения с богами. Израиль стал одной из самых ранних наций, которая объединила эту трехстороннюю власть в своих законах, официально объединив роли пророка, священника и царя.
В Спарте цари тоже держали в своих руках все три ветви власти — но со значительными ограничениями. Они были жрецами Зевса и получали прорицания от богов, но четыре иных государственных лица также имели право слышать предсказания. Цари не могли игнорировать дурные приметы без того, чтобы о них не узнали люди. Цари имели право самостоятельно объявлять войну — но от них требовалось быть первыми в бою и последними при отступлении, что, без сомнения, удерживало их от отправки войска в ненужные битвы. Ко времени Геродота юридическая власть царя сократилась до двух достаточно странных и своеобразных ролей. Ему позволялось принимать в одиночку решение о том, «кто женится на наследнице, отец которой умер, не успев ее ни с кем обручить, и выносить решение в случаях, касающихся общественных торговых путей». Остальная судебная деятельность ложилась на совет двадцати восьми старейшин.10
Но реальной властью в Спарте были не царь, не жрец и даже не Совет Двадцати восьми. Спартанское государство управлялось жестким неписаным сводом законов, который определял каждый аспект существования Спарты.
Содержание большинства этих законов дошло до нас от Плутарха, который жил несколькими веками позднее. Но, даже допуская возможность вольного или невольного их искажения, мы можем констатировать, что эти законы, судя по всему, управляли любой четью жизни спартанцев — от самой большой до самой крохотной. Дети принадлежали не своим семьям, а городу Спарта; совет старейших имел право проверить каждого ребенка и дать ему разрешение на жизнь или приказать предать его смерти на Апофетаи, «месте выставления на вид» — пустоши в горах Тай-гет. В возрасте семи лет мальчики приписывались к «стаду мальчиков», где они бегали с полной военной выкладкой, учились бороться и добывать себе пищу. Мужчина мог выбрать любую женщину, которую пожелал сделать беременной, или предложить свою жену другому мужчине, если это решение шло на пользу господствующей расе: