История Древней Греции

10. При всеобщем молчании персов, не осмеливавшихся высказать что-либо против предложения, только Артабан, сын Гистаспа, как дядя Ксеркса, стал говорить смело: «Если не высказаны мнения, одно другому противоречащие, то нельзя и выбрать лучшего из суждений и необходимо довольствоваться одним; напротив, выбор становится возможным, если высказаны противоречивые мнения: подобно этому чистое золото познается нами не само по себе; только через трение о камень одного золота подле другого мы отличаем лучшее из них. Уже твоему отцу и брату моему Дарию я советовал не ходить войной на скифов, так как народ этот вовсе не имеет городов. Но он не внял моему совету, рассчитывая покорить скифов-кочевников, но вернулся из похода, потеряв много доблестных воинов. Ты же, царь, собираешься идти войной на народ, превосходящий скифов и почитающийся храбрейшим на море и на суше. Предприятие это опасно, должен сказать тебе правду. Так, ты утверждаешь, что перекинешь мост через Геллеспонт и поведешь войско через Европу в Элладу. Но допустим, что ты потерпишь поражение на суше или на море, или же здесь и там; ведь народ этот почитается храбрым и храбрость его засвидетельствована тем, что афиняне одни истребили столь многочисленное войско, вторгшееся в Аттику с Датисом и Артафреном. Однако предположим, что им не удастся победить на суше; в таком случае я страшусь того, что они ударят на наши корабли и, одержав победу в морской битве, поплывут к Геллеспонту и там снимут мост. Я не строю этих предположений сам, из собственной головы, но припоминаю, как велико было бедствие, чуть было не постигшее нас в то время, когда отец твой соединил берега Боспора Фракийского, положил мост на Истре и перешел к скифам! Тогда скифы всячески старались убедить ионян, которым была поручена охрана переправы через Истр, снять этот мост. И если бы в то время тиран милетский Гистией согласился с мнением прочих тиранов и не восстал бы против этого, то персидское могущество было бы сокрушено. Страшно даже сказать, что судьба царя всецело находилась в руках одного человека! Поэтому без крайней нужды не подвергай себя такой опасности и послушай меня. Нынешнее собрание распусти; обдумай дело наедине и после того объяви им, если тебе будет угодно, такое решение, какое найдешь наилучшим. Благоразумное решение, по моему мнению, величайшее благо, ибо, если бы даже случилось что-либо вопреки такому решению, это последнее сохраняет свою силу и не осуществляется только случайно. Напротив, лицо, принявшее нелепое решение, даже в случае удачи, нападает только на счастливую находку; решение его все же остается нелепым. Ты видишь, как божество молнией поражает животных, выдающихся над другими, не дозволяя им возноситься. Напротив, животные мелкие не раздражают его. Ты видишь также, что оно всегда мечет свои перуны в наибольшие здания и в самые высокие деревья: божеству приятно калечить все выдающееся. Подобно этому и по следующей причине громадное войско может быть сокрушено малочисленным: если из зависти божество наведет на него страх или ударит в него молнией, то неизбежно войско погибнет постыдной смертью. Божество не терпит, чтобы кто-нибудь другой, кроме его самого, мнил высоко о себе. Торопливость в каком бы то ни было деле ведет к неудачам, обыкновенным последствием которых бывают тяжелые потери; выжидание, напротив, приносит выгоды, которые обнаруживаются, если не тотчас, то со временем. Вот, царь, мой совет тебе. А ты, Мардоний, сын Гобрия, перестань говорить пренебрежительно об эллинах, так как они не заслуживают осуждения. Клеветой на эллинов ты подстрекаешь царя к походу на них; к этому направлены, я вижу, все твои усилия. Но этого не должно быть: клевета – величайшее зло. В клевете двое виновных и один обиженный: клеветник виновен в том, что возводит напраслину на отсутствующего; виновен в этом и тот, кто доверяется клеветнику прежде, чем точно узнает дело. Отсутствующий терпит при этом дважды: от одного потому, что оклеветан им, от другого потому, что он считает его дурным человеком. Впрочем, если война с этим народом должна быть во что бы то ни стало, пускай так; но сам царь должен оставаться в Персии, мы оставим здесь же в качестве заложников и детей наших. В поход выступай ты один, возьми с собой людей по собственному выбору, собери себе войско, какое хочешь. Если предприятие кончится для царя так, как ты говоришь, пускай дети мои будут казнены, а вместе с детьми и я; если же дело кончится так, как я предвещаю, пускай та же участь постигнет твоих детей и тебя вместе с ними, если ты возвратишься домой. Наконец, если не пожелаешь принять этого условия и, невзирая ни на что, поведешь войско против Эллады, предсказываю следующее: когда остающиеся здесь персы получат весть о том, что Мардоний навлек на персов тяжкое бедствие, а сам погиб где-нибудь в Афинской или Спартанской земле, если еще не раньше, в дороге, и растерзан птицами и собаками, тогда ты узнаешь тот народ, против которого советуешь царю идти войной». Так говорил Артабан.