Другие данные рассматриваемой буллы лучше рисуют нам веру самого Дуранда. Возможно, что уже в это время вальденсы утверждали, что нельзя спастись в римской церкви, и ей, павшей со времени Сильвестра, противопоставляли себя. «Сердцем верим и устами исповедуем, — говорят они, — единую Церковь, не церковь еретиков, а святую римскую, католическую и апостольскую, вне которой, верим, никому не спастись». Достигло ли уже тогда оппозиционное настроение той группы вальденсов, из которой вышел Дуранд, ясной формулировки противоположного мнения или папа имеет здесь в виду все тех же катаров или арнольдистов, предусмотрительно опережая мысли самих вальденсов, с полною уверенностью решить нельзя. Первое возможно, но не необходимо. Зато довольно вероятно, что в учении об евхаристии еретики отклонялись от Рима. «Чистым сердцем твердо и без сомнений верим и прямо утверждаем верными словами, что бывшее в жертве евхаристии до посвящения хлебом и вином, после посвящения становится истинным телом и истинною кровью Господа нашего Иисуса Христа. Мы верим, что в этом таинстве праведный священник не совершает ничего более и грешный менее, ибо совершается оно не по заслугам освящающего, но по слову ТЬорца и силою Духа Святого». Отсюда следует, что еретики связывали действенность таинства с качеством совершающего его. И это не может быть относимо к катарам, в применении к которым имеет смысл только первая фраза. Подобные утверждения могли быть свойственны арнольдистам или итальянским вальденсам; они же, вероятно, были вообще распространены в критически относящихся к клиру и церкви слоях. И это-то обстоятельство не позволяет высказаться с полною уверенностью и здесь, хотя трудно себе представить, что полемизирующие с церковью вальденсы не касались этого популярного и больного для церкви вопроса. Отрицание грешных прелатов не ограничивается областью евхаристии, распространяясь и на другие, совершаемые ими акты. Грешный (malus) прелат не признавался, но ему противопоставляли не только праведного прелата. — «Firmiter credimus et confitemur, quod quantumcumque quilibet honestus religio-sus sanctus et prudens sit, non potest nec debet Eucharistiam consecrare, nec Aitaris sacrificium conficere, nisi sit Presbyter a visibili et tangibili Episcopo regulariter ordinatus»{60}
. Этот текст вызывает некоторые вопросы. Еретики противопоставляли грешному священнику — honestus, sanctus, prudens religiosus. Что подразумевается здесь под термином religiosus, человек ли принадлежащий к признанной церковью religio(ordo), что было бы согласно со словоупотреблением эпохи, или просто «религиозный» праведный мирянин? За последнее говорит отрицательное отношение еретиков к клиру римской церкви, не щадившее монахов. К тому же, может быть, термин religio мог быть применен и к братству, не утвержденному церковью. Этот religiosus должен быть honestus, sanctus и prudens. Что покрывают эти понятия: простую ли, достижимую и в миру праведность или апостольскую жизнь, как можно предполагать по аналогии с арнольдистами, катарами и в связи с идеалом святости, распространенным в это время? Такое понимание подтверждается и идеалом жизни группы, и отношением ее к остающимся в миру. В тесной связи с этим стоит и другой вопрос. Что значит bonus clericus? Клирик, ведущий апостольскую жизнь, или же клирик относительной праведности, возможной и в римской церкви? Последнее кажется более вероятным, потому что едва ли бы в противном случае еретики нашли «хороших клириков». Впрочем, может быть, для них bonus clericus было только термином, не имеющим реального объема. Religiosi могли совершать таинства, но было ли для этого достаточно одной их «святости», или требовалось и еще что-нибудь (посвящение, согласие братства…)? Раскаявшись, Дуранд и его товарищи признают только того пресвитера, который «а visibili et tangibili Episcopo regulariter ordinatus est»{61}. Значит, и их religiosus, совершающий таинства, считался ими или мог считаться ordinatus, только, конечно, не епископом римской церкви. Но каким? Епископ римской церкви характеризуется здесь как visibilis и tangibilis. Следует ли отсюда, что епископ еретиков invisibilis и intangibilis, т. е. не человек, а Бог! Или же слова visibilis и tangibilis относятся не к самому епископу, а к его officium, т. е. могут быть переданы так: «епископ, видимо и чувственно получивший свое поставление?». В последнем случае и еретики могли поставлять пресвитера при содействии человека или группы лиц, обладающих по их мнению правом поставления. Такое предположение позволяло бы решить в отрицательном смысле вопрос о достаточности «святости» для пресвитерских функций, если же принять противоположное, вопрос этот остается открытым, так как неясно, не могло ли скрываться за данным в булле выражением мысли еретиков еще какое-нибудь, для римской церкви не имеющее значения условие, например согласие братства, при котором Бог — invisibilis et mangibilis episcopus — поставляет в пресвитеры. Наконец, ведь возможно и то, что еретики поставляли своих honesti et sancti religiosi пресвитерами, оправдывая это хотя бы ссылкою на «невидимого епископа», а Рим, для которого был важен только факт совершения таинства лицом канонически не поставленным, т. е. по его воззрению совсем не поставленным, вложил в уста Дуранда простой отказ от значения этого факта, не вдаваясь в опровержение теорий и доказательств противников и только намекнув на них в словах visibilis et tangibilis, обозначающих конкретного епископа римской церкви. Допустимы и другие возможности.