История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Простая, исполненная спокойствия картина общества, разделенного на три функциональные группы, перестает отвечать реальностям времени. Приходилось признавать, что «сословия мирские», умножившись числом, уже не разделены непреодолимыми барьерами. Вперед выдвигалось богатство нового вида, легко и быстро менявшее владельцев и оттеснявшее назад незыблемую земельную недвижимость, переходившую из рук в руки путем наследования или дарения. В коллективном сознании современников закрепляется образ колеса фортуны, все быстрее возносящего вверх одних и низвергающего других. Стабильность нарушена. Появляется соперничество. Каждому дается надежда обогатиться — gagner (это слово получило широкое распространение в XIII в.) будь то путем распашки новых земель или военных экспедиций, на ярмарках или на диспутах схоластов.

В самом конце XI века, когда города, развитие которых обеспечивалось благодаря росту сельскохозяйственного производства, решительно возЬбладали над селом и стали господствовать над ним, в центр самой процветающей части Франции — в сердце домена Капетингов — город Париж потянулись, пользуясь тем, что передвигаться стало легче, все лучшие в христианском мире умы, жаждущие познать суть сакрального. Комментируя Священное Писание в назидание юношам, стремящимся продвинуться в карьере на духовном поприще, эти мэтры прилагали все усилия к тому, чтобы найти в его тексте нормы морали, неотложная необходимость которых стала общепризнанной, и нести слово Божие народу, чтобы наставить его и укрепить в благонравии. Певчий собора Нотр-Дам Петр и Этьен Лангтон задались и вопросом о власти мирской, власти купцов и князей. И в особенности — вопросом о власти денег. Они были встревожены потрясениями, вызванными их разрушительным вторжением в привычную систему ценностей и в общественные отношения.

В этих потрясениях они усматривали немало пугающего. Они видят, как от зернистой структуры, состоящей из тесно связанных между собой замкнутых ячеек с четким ядром, отделяются составлявшие ее частицы. Индивидуум получает свободу. Каждый располагает своим кошельком. Сын не ждет более, что получит все от своего отца, клирик — от настоятеля, рыцарь — от своего патрона-кормильца. Все могут самостоятельно попытать счастья, пойти на риск выхода из своей общественной группы. Жизнь становится цепью приключений. Исконная власть главы дома рушится, рвутся узы групповой солидарности. Наступают расстройство и беспорядок. Погоня за «обогащением» не только освобождает от послушания, следования обязательным правилам, она предполагает также и выход из положения защищенности, безопасности, выбор опасного пути, приводящего человека в желанный мир, открытый для подвига, но и полный скрытых ловушек, мир, который в рыцарских стихотворных повествованиях того времени предстает в образе леса или бескрайней равнины, откуда удачливые возвращаются богатыми, но многие не возвращаются вовсе. Тот, кто решает порвать свои связи, везде становится чужаком, незнакомцем, посторонним, беззащитным перед любой опасностью. Он уже не может искать опоры в обычае чаще узкоместного характера, действующем в рамках общины, от которой он оторвался. В своих скитаниях ему надо было бы иметь возможность апеллировать к нормам, принятым за пределами покинутых им дома, деревни или города, положиться на власть — охранительницу обширных пространств и способную обеспечить выполнение этих норм и правил. По существу, то, в чем он нуждается, — это укрепление государства. И денежное обращение этому способствует.

Развитие денежного обращения все более углубляло пропасть, разделяющую горожан и крестьян, которую еще Талберт из Брюгге считал весьма значительной. После 1180 года пропасть пролегала уже между двумя совершенно несхожими обществами, в каждом из которых крепла власть богатевших над нищавшими. На селе нужда в звонкой монете для уплаты налогов и штрафов, приобретения семян, обновления поголовья, оплаты церковных служб, на достойное празднование различных дат, согласно заведенному порядку, заставляет наименее умелых и удачливых входить в долги, занимая деньги у священника, лесника, соседей, умеющих получать более обильные урожаи и выгоднее торговаться с купцами-перекупщи-ками. В должниках оказывается все большая часть крестьянства. Задолженность ставит большинство сельского населения во все более гнетущую зависимость от мелкой местной аристократии. В XII веке подобный, но еще более глубокий разрыв между богатыми и бедными образуется в городах, где колесо фортуны крутится быстрее.