История Геннадия Друпина

Сначала Генка даже не рассердился, мало ли какая дурь втемяшится в голову этого увальня, который и в школе-то едет на одних тройках. Но прошло совсем немного времени, и эта кличка за ним утвердилась. Такого унижения Генка уже вытерпеть не смог. К пятнадцати годам его кулаки приобрели внушительную силу, и он заставил кое-кого прикладывать к носам холодные примочки. Однако активная самооборона привела лишь к еще большему обострению. И тогда, во время одной из потасовок, ему было сказано, что он «настоящий фриц».

Он «фриц»!… Значит, его отец — немец? Немецкий солдат? Фашист!… Один из тех, кто сжег деревню? Повесил дедушку и бабушку? В тот вечер ему не хотелось больше жить… До самой ночи бродил по пустынным полям, предаваясь отчаянию.

Теперь ему стало понятно, почему мать так много лет скиталась в других краях. Почему не сохранилась фотография отца, почему мать не получала пенсию на его воспитание, как все вдовы, мужья которых погибли.

Он уже накопил достаточный жизненный опыт, чтобы ощутить весь ужас своего положения. Как же он теперь будет жить?

Поздно вечером мать разыскала его в каком-то овраге, и они долго сидели рядом. Она его утешала как могла, и вдруг из ее растерзанного сердца вырвалось признание: она рассказала ему все, о чем молчала все эти долгие годы, открыла тайну, которую должна была унести с собой в могилу.

Когда каратели казнили отца и мать, ей не было и восемнадцати лет. Недели две один из дядьев прятал ее в овине, пока не ушли каратели, уничтожившие всех, кто был уличен в связи с партизанами или хотя бы подозревался. Она поселилась одна в опустевшей хате и перебивалась кое-как, помогая соседкам по хозяйству.

Вскоре в деревне разместилась тыловая немецкая часть, и в хате появились постояльцы, два молодых унтер-офицера, которые сразу же заставили ее прислуживать. Когда староста деревни составлял списки женщин на отправку в Германию, унтер-офицеры заявили, что она им нужна, и это, в той ужасной жизни, для нее было временной защитой.

Один из них, старший по возрасту, Гельмут, оказывал ей знаки внимания, помогал колоть дрова, носить из колодца воду. В продуктах унтер-офицеры не нуждались — у них было вдоволь самых разных консервов с красивыми этикетками. И вина тоже хоть залейся. Вечерами Гельмут заставлял ее садиться рядом с ними за стол и пить. Как отказаться?

А потом случилось то, что и должно было случиться. Гельмут пришел к ней ночью на сеновал и крепко зажал ладонью рот, чтобы своим криком она не разбудила его товарища. А утром унтер-офицеры о чем-то между собой поговорили, и приятель Гельмута ушел, забрав свои пожитки.

Сколько раз она тайком пробиралась в лес, проверяя «почтовый ящик» в дупле старой ольхи, доверенный ей отцом, — сюда она прятала его донесения.

А через три месяца поняла, что беременна, и сказала об этом Гельмуту. Это совпало с новой охотой за женщинами для отправки на чужбину, и староста опять включил ее в список. Тогда Гельмут объявил, что отправит ее к своим родителям, где она дождется его возвращения, и они поженятся.

Она совсем не хотела выходить за него замуж, но не оставалось выбора. В случае отказа впереди все равно вагон из-под скота и подневольный труд на каком-нибудь немецком заводе.

Но, очевидно, под напором карателей партизаны покинули этот район, и записка с ее мольбой забрать в отряд так и оставалась лежать нетронутой.

В документах, которыми ее через несколько дней снабдил Гельмут, говорилось, что она направляется в услужение семьи Карла Колль. И через неделю, пройдя по пути многие проверки, она добралась до небольшой станции вблизи Дрездена.

Разыскать нужные улицу и дом стоило немалого труда. Союзническая авиация уже начала бомбить Дрезден, совершая массированные налеты, и все маленькие городки наводнили беженцы. На улицах их было больше, чем местных жителей. И как назло, она совала бумажку с адресом, написанным рукой Гельмута, людям, которые ориентировались в городе не лучше, чем сама она. Они что-то говорили, и по их жестикуляции она старалась понять, в каком направлении идти дальше.

Чтобы добраться от станции до дома Гельмута, надо было потратить минут двенадцать, но ей потребовалось около трех часов, чтобы наконец какой-то мальчишка помог ей, выбившейся из сил, дотянуть корзинку с вещами до чистенького домика под красной черепичной крышей.

Как только она переступила порог этого дома, мать Гельмута фрау Ева, высокая женщина лет сорока пяти, довольно строго спросила, что ей нужно. Какое разительное действие произвело на нее письмо сына, которое ей вручила русская девушка! От радости, что сын жив и здоров, фрау Ева чуть не упала в обморок, тут же сбегала за одним из соседей, который кое-как мог изъясняться по-русски, и каждое понятое слово, касающееся Гельмута, вызывало бурный восторг.

А вскоре в дом вбежал полный седоватый господин в кургузой шляпе с гусиным пером, торчавшим из-за широкой ленты. Он тоже присоединился к разговору, и все началось сначала. Она поняла, что это был отец Гельмута, Карл Колль.