Однако не Руднев располагал реальными силами для борьбы с революцией. Боевые силы были в распоряжении штаба Московского военного округа, во главе которого стоял полковник генерального штаба К. И. Рябцев, — мало даровитый человек типа генштабистов-администраторов царского времени. Волна революции выбросила его на руководящий пост, который заведомо был ему не по плечу. Военный специалист без политического горизонта, он ориентировался на партию эсеров, стоявшую, по его мнению, у власти. Официально эсером он не был, многие считали его народным социалистом.
Рябцев мог опираться только не небольшую часть многотысячного московского гарнизона. Прежде всего — на два военных училища и шесть школ прапорщиков. В кадетских корпусах воспитывались дети дворян и офицеров. Старшие классы могли быть использованы как боевая сила.
В Москве находилось тысяч пятнадцать офицеров — в отпуску, по лазаретам, кадровый состав запасных полков. Все они были на учёте штаба, но не были сведены в единый отряд. Однако, какое количество офицеров будет защищать Временное правительство, никто сказать не мог.
На сторону контрреволюции предполагалось привлечь студентов. Большинство из них поддерживало Временное правительство.
Сверх того буржуазия организовала свою «домовую охрану». В неё входили студенты, служащие. Нанимали офицеров из числа приехавших с фронта. Охрана не являлась регулярной силой, но в уличной борьбе против восставших могла оказаться полезной. В самой Москве и в её окрестностях стояли казачьи части. В лучшем случае Рябцев рассчитывал на 20 тысяч человек. Основные кадры состояли почти исключительно из юнкеров и офицеров, хорошо знающих военное дело. Их прекрасно вооружили. При успехе правительства можно было надеяться на присоединение всех офицеров, которые находились в Москве. Но оставалось загадкой, сколько из всех намеченных людей реально примет участие в борьбе с революцией.
А тем временем гарнизон явно переходил в руки большевиков. Необходимо было прежде всего ослабить гарнизон.
15 октября под предлогом сокращения армии, начатого военным министром, Рябцев приказал расформировать 16 запасных полков. Среди них были московские части. Расформирование полков и отправку людей на фронт предлагалось закончить к 10 ноября. Приказ был секретным. Этой мерой контрреволюция сразу вырывала огромную часть вооружённых сил большевиков.
21 октября Рябцев приказал немедленно отправить на фронт всех солдат-специалистов: плотников, кузнецов, сапожников, столяров, портных и т. п. В прошлом большая часть их была рабочими. Они поддерживали большевиков.
Штаб Московского военного округа спешил подтянуть к Москве воинские силы и отправить из Москвы революционно настроенных солдат потому, что контрреволюции, видимо, было известно о письмах Ленина, в которых он рекомендовал начать выступление, в случае необходимости, именно в Москве.
Исходу борьбы в Москве, наряду с Петроградом, Ленин придавал исключительное значение. Ещё в первом письме о восстании — между 12 и 14 сентября — Владимир Ильич писал:
«… неважно, кто начнёт, может быть, даже Москва может начать…»[70]
Это не было директивой. Вождь революции в письме подчёркивал: восстание настолько назрело, что любой толчок может вызвать взрыв. В Москве нет центральных аппаратов правительства, там не ждут немедленного взрыва. Чутко следя за малейшим изменением в расстановке сил, Владимир Ильич 29 сентября снова повторяет, почему можно начать восстание в Москве:
«… мы имеем техническую возможность взять власть в Москве (которая могла бы даже начать, чтобы поразить врага неожиданностью)»[71]
.В самом начале октября Ленин в третий раз писал: «Необязательно «начать» с Питера. Если Москва «начнёт» бескровно, её поддержат наверняка:1) армия на фронте сочувствием,2) крестьяне везде,3) флот и финские войска идут на Питер»[72]
.Большевики Москвы были тесно связаны с Петроградом и немедленно узнали о решении Центрального Комитета. 19 сентября московская большевистская газета «Социал-демократ» опубликовала статью Сталина «Вся власть советам», где был поставлен вопрос о новом курсе большевиков на вооружённое восстание.
Письмо Ленина было получено в Москве во второй половине сентября. Письмо обсуждалось среди руководителей организации. Выяснилось, что Рыков, впоследствии расстрелянный за измену родине, был против восстания. Он понимал переход власти к Советам как своеобразный этап буржуазно-демократической революции.
Но в московской организации большевиков Рыков не нашёл поддержки.