История и культура гуннов

Какими восточные авторы видели гуннов? Можно было бы ожидать, что греческие историки сохранили по крайней мере толику этнографического любопытства Геродота и Страбона. Но то, что мы имеем, не может не разочаровывать. Вместо фактов они предлагают нам отождествления. Латинские хронисты V в., называя гуннов своим собственным именем, не так руководствовались желанием быть точными, как были вынуждены основываться на фактах из-за незнания литературы. Они почти ничего не знали о скифах, киммерийцах и массагетах, чьи названия греческие авторы постоянно меняли на гуннов. Однако даже в те времена, когда существовала латинская литература, достойная своего славного прошлого, латинские писатели – и прозаики, и поэты – остерегались околичностей и отождествлений, в которых погрязли греки. Авсоний редко упускал возможность показать, насколько он начитан, тем не менее он воздерживался от замены настоящих названий варваров, с которыми сражался Грациан, теми, что были ему известны из Ливия и Овидия. Амвросий тоже избегал употребления архаических и ученых слов. Гунны, а не массагеты напали на аланов, которые бросились на готов, а не скифов. У Амвросия, бывшего consularis, римская трезвость и антипатия к спекуляциям была такой же живой, как у Авсония, ритора из Бордо. Сравнение панегирика Феодосию Паката с речами Темистия является разоблачающим. Галлы называли гуннов их названием, греки именовали их массагетами.

Как и на Западе, многие восточные авторы не испытывали интереса к захватчикам. К ним относились как к бандитам и дезертирам и называли их скифами – это название в IV и V вв. давно утратило свое специфическое значение. Оно широко применялось ко всем северным варварам, независимо от того, были они кочевниками или крестьянами, говорили на германском языке, иранском или любом другом. Тем не менее в словаре образованных людей слово удержало, хотя и в ослабленном варианте, часть своего первоначального значения. Вызванные им ассоциации должны были определить отношение к варварам. И временами совсем непросто решить, кого именно имеет в виду автор. Кто они: «царские скифы» Приска, доминирующее племя, как у Геродота, члены царского клана или просто представители знати? Недостаточно сказать, что эта фраза – только один из нескольких примеров литературного долга Приска Геродоту. Это определенно так. Но было бы странно, если бы человек, который нередко использовал это и другие выражения великого историка, не поддался искушению видеть гуннов такими же, как древние видели скифов.

Греческие историки поставили знак равенства между гуннами и киммерийцами, скифами и другими народами прошлого не для того, чтобы продемонстрировать свое знание классиков или приукрасить повествования. Прежде всего они были убеждены, что нет народов, которых не знали бы мудрецы прошлого. И это, в свою очередь, в общем-то не являлось ограниченным традиционализмом – хотя он, конечно, присутствовал тоже – а, скорее, стало психологическим приемом, защитным механизмом. Синезий Киренский (370–412) в своем труде Address on Kingship («О царстве») объяснил, почему не может быть новых варваров.

Теперь, чтобы не допустить варваров из Азии или Европы в свой дом, не строят, как прежние правители, вокруг него высокую стену. Скорее собственными деяниями они настоятельно советуют этим людям отгородиться, пересекая Евфрат в погоне за парфянами и Дунай, преследуя готов и массагетов. Но сейчас эти нации сеют страх среди нас, тоже переправляясь через реки, принимая другие имена, и некоторые из них даже искусно изменяют собственную внешность, и получается, что на пустом месте вдруг появилась новая и незнакомая раса.

Тем самым тезис идентичности старых и новых варваров доводится до абсурда. Но что неоднократно повторяли римские генералы накануне сражений? Наши отцы победили их, теперь мы победим их снова. Таким образом, неизвестный нападающий лишается одной из своих самых пугающих черт: он становится известным, а значит, и не таким уж страшным.

В отождествлении гуннов и древних народов сыграли свою роль оба мотива – и эмоционально обусловленный reductio ad notum[9], и стремление образованных историков продемонстрировать свою эрудицию. Причем первый, по моему убеждению, является более второстепенным, чем обычно считают. С каким из известных народов автор отождествляет гуннов, зависит от объема информации, обстоятельств, при которых он работал, и предполагаемой или действительной одинаковости между известным и едва знакомым. Результат неизменно был одним и тем же. Все размышления о происхождении гуннов заканчивались отождествлением.