История и память

Разумеется, подобно тому, как «современное» могло обладать нейтральным смыслом «недавнего», так и «древнее» могло обладать нейтральным смыслом «старинного» или отсылать к иному, нежели греко-римская древность, периоду - то возвышаемому, то обесцениваемому.

Так, в Средневековье и в эпоху Ренессанса в нейтральном смысле слова будут говорить о Диаволе как о древнем змие (antiquus serpen и о Земле как о древней матери (antiqua mater), просто отсылая, та ким образом, к истокам человечества, однако сохраняя при этом некоторый уничижительный оттенок в случае с Диаволом: древность Злого духа только подчеркивает его злобность, а древность Земли, напротив, наделяет ее более высокими добродетелями.

С христианской точки зрения, использование понятий «ветхий⁵¹завет», «старинный закон» (где, впрочем, «старинный» противостоит «новому», а не «современному») объясняется тем, что Ветхий Завет предшествует Новому; однако эти слова несут двойную смысловую нагрузку. На первый взгляд, поскольку новый закон пришел на место старинному, а милосердие (cantos, любовь) заменило справедливость, по отношению к которой она выступает как более высокая ценность, старинный закон ниже нового, однако он также наделен а торитетом древности и причастности к истокам. Исполины Ветхого Завета превосходят людей Нового, даже когда последних не низводят до уровня карликов, как это делает в XII в. новый топос, авторство которого Иоанн Солсберийский⁵² приписывает Бернару, руководителю церковной школы Шартра («мы - карлики, взобравшиеся на плечи гигантов...») и который проиллюстрирован одним из витражей XIII в. в Шартрском соборе, где маленькие евангелисты стоят на плечах больших пророков.

Между тем в те же времена, когда термин «древний» обозначал греко-римскую древность и нес в себе все те достоинства, которыми наделяли ее представители Возрождения, гуманисты называли «древ-ним⁵³

» так называемый каролинский стиль, относящийся к X-XI вв. А Салютати⁵⁴, например, пытается достать рукописи Абеляра «en antica»⁵⁵. Точно так же во французском языке XVI в. выражение «в старом стиле» ( l'antique) как относившее к «грубой» древности, т. е. к древности готической, средневековой, согласно Роберу Эстьенну

⁵⁶, имело пренебрежительный оттенок.

Но в общем и целом начиная с эпохи Возрождения, особенно в Италии, термин «древний» (antico) отсылает к некоей далекой, играющей роль образца и, к сожалению, уже завершившейся эпохе. «Grande Dizzionario della Lingua Italiana» (статья «antico») приводит показательные в этом отношении цитаты из Петрарки: «Virt contra favore / prender l'arme, e fiai combatter certo, / che Vantiquo valore / n Pitalici cor non ancor morto»⁵⁷, Ариосто: «Oh, gran bont de cavallieri antiquü»*⁵⁸

, Вазари: «Ε di belissima architettura in tutte le parti, per avèr assai imitato l'antico»⁵⁹; Леопарди: «Quella dignit che s'ammira in tutte quelle prose che sanno d'antico»⁶⁰.

В большинстве европейских языков термин «древний» дистанцирован по отношению ко всем близким ему по смыслу словам, которые могли бы давать оценку древности, в частности по отношению к слову «старый» (vieux), которое, напротив, обнаруживает некий пренебрежительный оттенок. Во Франции в XVI в. - о чем пишет умерший в 1781 г. Ла Кюрн де Сент-Пале⁶¹в своем «Историческом словаре старого французского языка» - возникла любопытная иерархия, составленная терминами «древний», «старинный» и «старый»: «"Древнее" превосходит "старинное", а "старинное" - выше "старого"; чтобы быть древним, нужно иметь возраст в тысячу лет, старинным - двести, а старым - больше ста лет». Если быть более точным, то заключенный в оппозиции древний/современный концептуальны смысл изменился, когда в эпоху Возрождения «древнее» стало обозначать главным образом греко-римскую древность, а также ту древность, которую гуманисты рассматривали как конкретный образе для подражания. Уже Петрарка восклицает: «Не является ли вся история прославлением Рима?» («Quid est enim aliud omnis historia quam Romana laus?»⁶²).