История инакомыслия в СССР

Участились в самиздате и попытки анализа природы советской системы. В 1977 г. вышла работа Александра Зимина (псевдоним) марксистского толка «Социализм или неосталинизм». Автор доказывает, что советское общество не является социалистическим, так как оно — классовое и антагонистическое. Эксплуататорским классом Зимин считает партийно-советскую бюрократию, а эксплуатируемых делит на класс заключенных (государственные рабы), крестьянство (эксплуатируемое на феодальный манер, с применением внеэкономического принуждения и прикрепления к земле), рабочих и интеллигенцию. Интересно, что киевский рабочий Н. Погиба, не читавший ни Зимина, ни даже «Новый класс» М. Джиласа (эта книга ходила с 60-х годов в самиздатском переводе), самостоятельно разработал ту же схему классовой структуры советского общества, включая класс заключенных, которых он тоже назвал государственными рабами.[37]

В 1983 г. самиздат пополнился записью выступлений на официальном семинаре экономистов в Москве академика Т.И. Заславской, утверждавшей то же самое, что и Сахаров, и Орлов и другие исследователи социально-экономических проблем советского общества в самиздате, а именно — что без либерализации «производственных отношений» невозможно вывести советскую экономику из кризиса.[38]

С конца 70-х и в 80-е годы социально-экономические проблемы Советского Союза интенсивно разрабатывались в тамиздате. Состояние движения за социально-экономические права в СССР освещено в брошюре, составленной В. Чалидзе «СССР — рабочее движение?». Чалидзе переиздал в основанном им издательстве русскоязычных книг в Нью-Йорке ставшую редкой книгу Петра Гарви «Профессиональные союзы в России в первые годы революции (1917-1921 гг.)». С 1981 г. В. Чалидзе начал выпускать проблемный журнал «СССР: Внутренние противоречия», в каждом выпуске которого — материалы на социально-экономические темы.[39]

* * *

Движение за социально-экономические права в СССР и в теоретическом, и в практическом плане сделало лишь первые шаги. Вряд ли можно рассчитывать на его быстрый успех, однако у него есть перспектива.

Образовательный уровень и правосознание массы советских трудящихся сейчас неизмеримо выше, чем в 30-е годы, когда была заложена основа нынешней социально-экономической системы, с тех пор почти не претерпевшей существенных изменений. Свое бесправие ясно сознают все слои советского населения. Нарушение прав трудящихся — постоянное и настолько всеобщее явление, что можно назвать его жизненной нормой. Официальные профсоюзы функций защиты прав трудящихся не выполняют. Поступающие в суд дела об увольнениях довольно часто кончаются восстановлением на работе из-за незаконности увольнения, а, как правило, эти увольнения производятся с согласия местного профсоюза. Профсоюзы никогда не проявляют инициативы в области законодательства: ВЦСПС ни разу не внес ни одного законопроекта об облегчении условий труда, о повышении его оплаты т.д., но известно, что с санкций ВЦСПС были ограничены льготы за непрерывный стаж работы и введены другие стеснения прав трудящихся. Однако утверждать, что в массе советские трудящиеся, осознавая свое бесправие, осознают и необходимость защиты своих прав от «начальников» и готовы это делать — значит принимать желаемое за действительное.

Социальная безысходность породила повальное пьянство как способ ухода от действительности, алкоголизм принял ужасающие размеры, стал национальным бедствием. Более энергичные стремятся найти выход в одиночку: сделать карьеру или хотя бы приспособиться — наладить отношения с непосредственным начальством, прирабатывать, подворовывать и т.п. Духовный поиск приводит в церковь. Обычно это сопряжено с обострением национальных чувств как у русских, так и у нерусских. У русских социальная ущемленность зачастую компенсируется имперскими амбициями. При почти всеобщем осуждении советского проникновения на Кубу, в Африку и другие экзотические для русского человека области Земли («зачем их кормить, когда самим жрать нечего»), вторжение в Чехословакию в 1968 г. значительная часть народа одобрила («мы их освободили, а они…»). Есть свидетельства, что и польская «Солидарность» не вызывала общего сочувствия даже среди рабочих. В конце 1980 г. появился такой анекдот:

— Что такое международная солидарность?

— Это когда есть нечего в Туле, а бастуют в Гданьске.

Московский рабочий Николай Алексеев в открытом письме (1981 г.) сообщает о таком диалоге: