История Индонезии. Часть 2

Очевидно, что вследствие высокого уровня конкуренции неиндонезийского капитала процесс формирования яванской торговой и промышленной буржуазии был крайне затруднен. Число промышленных предприятий, принадлежавших лицам коренной национальности, не превышало 4 тыс., на каждом из них трудились в среднем 5—6 человек — всего 5% от общего числа рабочих (1920 г.). Лишь исключительные размеры эксплуатации наемных рабочих (в том числе и докапиталистическими методами), что обеспечивало низкий уровень издержек производства, позволяли индонезийским предпринимателям кое–как сохранять конкурентоспособность. В сфере обмена им доставались крохи, оставленные за ненадобностью крупным (европейским) и средним (китайским, арабским, индийским) капиталом. Поэтому свои скромные накопления индонезийская предбуржуазия предпочитала вкладывать, как правило, в скупку земель (у государства, разоряющихся крестьян). Это была единственная область, где колониальное законодательство ограждало предпринимателей коренной национальности от иностранной конкуренции (включая самих голландцев и «азиатов–чужеземцев»). В 1925 г. число индонезийцев–собственников 17 и более га земли возросло до 3,4 тыс. человек, втрое перекрыв уровень 1904 г. Однако и здесь им было не под силу конкурировать с крупными плантационными хозяйствами на арендованных землях[3]

. Средние размеры плантации европейской акционерной компании достигли 942 га, европейской индивидуальной фирмы — 275, китайского арендатора — 124, тогда как яванца — лишь 27 га. Поэтому местные землевладельцы предпочитали не создавать плантации, а сдавать свои земли мелкими участками в кабальную аренду крестьянам. Так укреплялся слой новых помещиков —_:

преимущественно абсентеистов. Значительная часть их формировалась из сельской верхушки. Казалось, что после далеко зашедшего распада общины, перехода к индивидуальному налогообложению, сокращению в законодательном порядке должностных участков деревенской верхушки пришел конец ее власти и богатству, зиждившимся отчасти на исключительном праве сдавать плантаторам Запада общинные земли. Действительность была иной. Влияние лура (старосты) даже возросло, но теперь базировалось на новой основе: будучи самым богатым в деревне, он скупал наделы общинников и превращался в нового помещика. В 1932 г. лура принадлежали на Яве 350 тыс. га лучших земель (то есть значительно больше, чем до реформы). Денежные доходы их также увеличились за счет возросшей эксплуатации крестьян. Как метко заметил голландский экономист Буке, по мере экономического развития Голландская Индия не становилась «более капиталистической», а лишь все более «эксплуатировалась капиталистическими методами».

Иным было положение на Внешних островах, особенно на Суматре и Сулавеси. Здесь (до кризиса 1929—1936 гг.) устойчиво росло число индонезийских мелкотоварных хозяйств, поставляющих непосредственно на мировой рынок выращенные ими каучук, копру, орех масличной пальмы, табак, перец и т. п„ в результате там быстрее складывалась сельская буржуазия. Вследствие главным образом ее усилий доля индонезийских экспортеров выросла в общем вывозе сельскохозяйственной продукции с 10 (1900 г.) до 40% (1938 г.). Однако в целом по стране за период 1925—1940 гг. предпринимательская прослойка состоятельных индонезийцев численно сократилась, несмотря на значительный рост народонаселения.

Формирование рабочего класса развернулось лишь с 70‑х гг. XIX в., причем складывался он преимущественно на иностранных предприятиях: в горнодобывающей промышленности, на транспорте, в типографиях, доках и железнодорожных депо, на сахарных заводах. Численность промышленного пролетариата в середине 30‑х гг. не превышала 560 тыс. человек (включая горнодобывающую промышленность и железнодорожный транспорт). В мелкой кустарной промышленности было занято 2,2 млн человек. В сельском хозяйстве трудилось около 1 млн постоянных рабочих (от 260 до 400 тыс. из них составляли законтрактованные в Южном Китае или на Яве кули Внешних островов). Контрактацию и связанные с ней специальные уголовные законы начали понемногу отменять в начале 30‑х гг. (главным образом ввиду начавшегося кризиса), но все же они просуществовали до японского вторжения. Число сезонных рабочих и кули на плантациях составляло еще 1,65 млн человек.

Степень эксплуатации пролетариата была исключительно высока. Рабочее законодательство отсутствовало. Существовала откровенная расовая дискриминация в оплате рабочей силы: дневной заработок индонезийского рабочего (от 0,16 до 0,62 гульдена у разных категорий) зачастую был ниже часовой зарплаты рабочего–голландца. На предприятиях: с использованием механической энергии работало¹ не более 300 тыс. человек. Воздействие мелкокрестьянской массовой психологии на рабочих оставалось очень сильным.