Другое злоупотребление, вызывавшее горячие сетования, состояло в том, чтобы изводить несчастных мирян, привлекая их одновременно по одному и тому же делу к ответственности перед несколькими духовными судами; каждое судилище в отдельности приговаривало этих несчастных к отлучению от Церкви, от чего можно было избавиться только уплатой крупного штрафа, причем приговоры эти обыкновенно выносились заочно, и судьи не считали даже нужным справляться о том, вручены ли сторонам повестки о явке на суд.
Н. Мануэль. Смерть в веселом монастыре.
Чтобы понять, насколько тяжело ложились на мирян накладываемые таким образом взыскания и наказания, мы должны помнить, что знание юридической стороны дела составляло в то время почти исключительную привилегию духовенства; обладая умом, изощренным в схоластических тонкостях, лица духовного звания всегда могли легко восторжествовать над невежеством и беспомощностью своих случайных противников.
Монашеские ордены были настолько многочисленны и настолько влиятельны, что и на них падает ответственность за все доброе и дурное, что творилось в Церкви. Несмотря на великие услуги, оказанные ими религии и цивилизации, они особенно сильно подверглись развращающему влиянию эпохи, и их добродетели совершенно исчезли. В рассматриваемое нами столетие они постепенно добились признания их неподсудности епископскому суду и передачи их под непосредственный контроль Рима, и это было одной из главных причин нравственного падения монастырей. Кентерберийский архиепископ Ричард горько жаловался Александру III, что исключительное положение монастырей действует развращающе на их внутренний строй; но эти жалобы оставались без всякого последствия, так как контроль Рима над монастырями, умаляя значение епископов, увеличивал косвенно и непосредственно авторитет святого престола, давая ему могущественных союзников в его борьбе против епископов; кроме того, это являлось новым источником доходов римской курии, если верить мальмсберийскому аббату, который открыто говорил, что он получил освобождение от подсудности суду салисберийского епископа при условии ежегодной уплаты Риму одной унции золота.
Благодаря этому в большинстве случаев монастыри сделались очагами разврата и мятежей; женские монастыри походили на публичные дома, а мужские обратились в феодальные замки, и монахи воевали против своих соседей не менее свирепо, чем самые буйные бароны. Кроме того, смерть настоятеля, власть которого, само собой разумеется, не была наследственной, часто вызывала между претендентами споры, междоусобные войны и внешнее вмешательство. В подобном споре, возникшем в 1182 году, богатое C.-Тройское аббатство было осуждено мецским и льежским епископами; город и монастырь были сожжены, а жители все перебиты. Смуты тянулись до конца столетия, и когда им был временно положен конец, при условии уплаты денежного штрафа, то несчастные бароны и разоренные крепостные были доведены до полной нищеты, будучи вынуждены занять крупную сумму на оплату назначения к ним честолюбивого монаха.
Правда, не все монастыри забыли, что их богатства создались от щедрот верующих и что это накладывало на них известные обязанности. Во время голода 1197 года аббат Гебгардт, хотя Гайстербахский монастырь и не был еще богат, кормил иногда до 1500 человек в день; еще щедрее оказался главный Геменродский монастырь, который кормил на свой счет до самой уборки хлеба всех бедных округи; в это же время один цистерцианский монастырь в Вестфалии пожертвовал все свои стада и заложил все до последней книги и до последнего церковного сосуда, чтобы кормить голодных, толпами стоявших у его ворот. Приятно при этом засвидетельствовать, что крупные издержки, производимые монастырями в подобных случаях, всегда были возмещаемы новыми приношениями верующих.
Этими примерами обыкновенно пользуются, чтобы до известной степени поднять уважение к монастырям, но не надо забывать, что из монастырей исходило гораздо больше зла, чем добра.