История изнутри. Мемуары британского агента.

Наше вынужденное безделье продолжалось еще две недели. Отъезд наш, так сообщили нам нейтральные дипломаты, был решен принципиально. Дата могла быть установлена в любую минуту. Мы упаковали наши по житки, правильно рассудив, что нам надо ехать налегке; с тяжелым сердцем я решился бросить свое имущество на квартире: коллекцию восточных книг, обстановку и сва дебные подарки. Однажды поздним вечером мы поехали в Стрельну попрощаться с Марией Николаевной, царицей цыганок. Стрельна была закрыта, но мы нашли ее в соседней даче. Мария Николаевна пролила немало слез над нами, спела несколько любимых нами песен вполго лоса, почти шепотом, и, расцеловав меня, умоляла нас остаться у нее. Она предчувствовала, что нас ждет не счастье. Она нас переоденет, спрячет, будет кормт и организует наше бегство на юг. Совет ее,^Траз^м ныи, не мог быть принят. Она вышла за калитку шюв! дать нас, и мы распрощались под гигантскими елями^ Петровского парка, при свете луньт, брюсавшеиТнт^ста! ческие тени вокруг. Мы трогательно прощались? гЗг^я боязливые взгляды по сторонам. Мы больше нико^даее не увидели. Я мельком услышал, что она умерла в нище те через несколько лет. ——

Несчастье, которое она предвидела, оказалось вьютре лом из револьвера. В пятницу, 30 августа, Урищшй, глава петроградской ЧК, был убит русским юнкером по фами лии Каннегиссер. На следующий вечер социалистка революционерка, молодая еврейка Фанни Каллан, в упор два раза выстрелила в Ленина, выходившего с завода Михельсона после митинга. Одна пуля прошла через легкое над сердцем, другая попала в шею около главной артерии. Лидер большевиков не был убит, но у него было мало шансов остаться в живых. Я узнал новости через полчаса после происшествия. Оно должно было повести к серьезным последствиям, и, предчувствуя ожидающую нас судьбу, мы засиделись с Хиксом довольно поздно, вполголоса обсуждая события и гадая, как они повлияют на наше незавидное положение.

Мы легли спать в час, и я крепко заснул, измученный всем напряжением последних месяцев. В половине чет вертого меня разбудил грубый голос, приказывающий мне немедленно встать. Когда я открыл глаза, я увидел направленное на меня стальное дуло револьвера. В ком нате было около десяти вооруженных людей. Я узнал одного из них, он был старшим. Это был Макаров, бывший комендант Смольного. Я осведомился, что зна чит это нарушение наших прав. «Никаких вопросов, — ответил он грубо. — Одевайтесь скорее. Вы сейчас отпра витесь на Лубянку, 11.» (На Лубянке, 11 помещалась мо сковская ЧК.) Такая же группа агентов ЧК явилась к Хиксу, и, пока мы одевались, большинство налетчиков начали обыск квартиры в поисках компрометирующих документов. Как только мы были готовы, нас посадили в автомобиль, по сторонам сели конвоиры, и повезли в ЧК. Там нас поместили в маленькую квадратную комнату вся обстановка которой состояла из грубого стола и пары простых деревянных стульев.

После долгого ожидания меня повели по темному коридору. Двое вооруженных, сопровождавших меня остановились у двери и постучали. Раздался замогиль ный голос: «Войдите», и меня ввели в большую темную комнату, освещенную только лампой на письменном сто ле. За столом сидел человек, одетый в черные брюки и белую русскую рубашку, рядом с блокнотом лежал ре вольвер. Черные вьющиеся, длинные, как у поэта, волосы были зачесаны назад над высоким лбом. На левой руке были надеты большие часы. В тусклом свете его лицо выглядело более бледным, чем обычно. Губы его были плотно сжаты. Когда я вошел в комнату, он устремил на меня пристальный стальной взгляд. Вид его был мрачен и внушал опасения. Это был Петере. Я не видел его с того дня, когда он сопровождал нас с Робинсоном при посеще нии оплота анархистов.

Можете идти, — обратился он к конвоирам, затем последовало долгое молчание. Наконец, он отвел глаза и открыл свой бювар.

Очень жаль, что вижу вас здесь, — произнес он. — Дело очень серьезно.

Он был щепетильно вежлив, но серьезен. Я попросил разъяснения, указывая, что я приехал в Москву по при глашению советского правительства и мне были обеща ны дипломатические привилегии. Я заявил официальный протест против ареста и попросил разрешения погово рить с Чичериным. Он не обратил внимания на мой протест.

— Вы знаете эту женщину, Каштан?

Я не знал ее, но решил, что в данных условиях лучше будет не отвечать. Я повторил как можно спокойнее, что он не имеет права допрашивать меня.

— Где Рейли? — был следующий вопрос. Я не ответил попрежнему.

Тогда он вынул бумагу из своего бювара. Это был пропуск к генералу Пулю, который я передал латышам.

— Это ваше письмо? — спросил он.

И еще раз я возразил с нарочитой вежливостью, что не буду отвечать на вопросы. Он не стал меня запутивать. Опять устремил на меня пристальный взгляд и сказал:

— Для вас будет лучше сказать правду.

Я ничего не ответил. Тогда он позвонил, и меня отвели обратно к Хиксу. Опять мы остались одни, мы почти не разговаривали и лишь перекидывались пустяч ными замечаниями. Было ясно, что наш разговор оудед