История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Вышеприведенные диспозиции не встретили возражений со стороны французских переговорщиков, ведь с первого взгляда они казались простыми и лишенными коварства. Ничто не мешало отложить решение многочисленных вопросов по установлению нового порядка вещей в Европе до созыва конгресса. Против столь правдоподобного и внешне обоснованного плана трудно было что-либо возразить, и возражений в самом деле не последовало, ибо мы сами спешили почтить себя миром, который должен был выглядеть столь счастливым контрастом между правлением Бурбонов и правлением Наполеона.

Главным из вопросов был важнейший вопрос о границах. От самого принципа границ 1790 года союзники так и не отступились, и ни один переговорщик в мире, разве что победивший Наполеон, не смог бы добиться от них уступки. За невозможностью обсуждения этого принципа было решено перенести все усилия на способ начертания границы, улучшение которой было нам обещано.

На королевском совете Талейрану рекомендовали добиваться получения обещанного приращения в 1 миллион подданных на севере Франции, не принимая его на юго-востоке, то есть в Савойе, ибо Людовику XVIII претило обирать родственный Савойский дом, который возрождался одновременно с домом Бурбонов. К тому же наша старая граница гораздо больше нуждалась в укреплении на севере, чем на юге. Талейрану предписали также требовать возвращения всех колоний и не соглашаться ни на какую военную контрибуцию.

Идея искать обещанное приращение на севере, а не на юге была весьма разумной. Таким образом действительно можно было необычайно улучшить границу и сделать ее почти столь же пригодной к обороне, как и рейнскую. Несколько выдвинув границу вперед и проведя через Ньюпорт, Ипр, Куртре, Турне, Ат, Монс, Намюр, Динан, Живе, Невшатель, Арлон, Люксембург, Саарлуи, Кайзерслаутерн и Шпейер, можно было обеспечить линию не только более протяженную, но и более прочную, ибо так мы дополняли крепости, которыми уже обладали, целым рядом бельгийских крепостей. К крепости Люксембург мы присоединили бы позицию Кайзерслаутерн в Вогезах и Ландау на Рейне, что стало бы возмещением за линию Рейна и огромным улучшением в сравнении с состоянием 1790 года. Ради такой территории стоило бы выиграть несколько сражений.

Лафоре и д’Осмон, помогавшие Талейрану на переговорах, наметили эту новую линию на карте и предложили ее на первом же собрании переговорщиков, на котором Талейран не присутствовал. Они подкрепили свое предложение хорошо обоснованной запиской, в которой напоминали о неоднократных обещаниях союзников сохранить величие и силу Франции и утверждали, что, во избежание нарушения равновесия, при наличии территориальных приращений держав Европы Франция не должна оставаться с тем, чем обладала в конце прошлого века.

Прослушав записку и взглянув на карту, иностранные представители горячо возмутились притязаниями и выказали величайшее удивление. По их словам, в инструкциях говорилось только о границах 1790 года и ни о каких возможных приращениях им известно не было. Наши притязания оказались для них столь новы и неожиданны, что они отказались их обсуждать, и переговорщикам пришлось расстаться, чтобы все могли снестись со своим руководством.

Французские комиссары рассказали Талейрану о том, какое впечатление произвело их первое предложение, и тот понял, что ему придется беседовать с монархами и послами самому. Когда им требовалось добиться вывода наших войск из важнейших крепостей, они давали весьма расплывчатые обещания и если теперь отрицали их, он не имел средств упрекать их в недобросовестности, один намек на которую был бы оскорбителен.

Талейран устроил несколько бесед с лордом Каслри, Нессельроде и Меттернихом – тремя лицами, которые только и могли иметь некоторое влияние в этом спорном вопросе. Лорд Каслри представлял державу, в отношении которой Людовик XVIII выказывал величайшую признательность и имел право рассчитывать на некоторую взаимность. Ничуть не бывало. Английский министр выказал простоту и дружелюбие, а в остальном был в точности таков, каковы бывают англичане, когда затрагивают их интересы. Англия желала прочного учреждения Королевства Нидерланды, могла счесть цель достигнутой только при присоединении к нему Бельгии и, разумеется, не намеревалась, отнимая у нее крепости, способствовать ее ослаблению. Она еще не забыла о континентальной блокаде и старалась закрыть Франции доступ к побережью. Лорд Каслри высказал свое мнение вежливо, но категорично.