Читаем История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 полностью

Вступив на путь несвоевременных воспоминаний, и не думали останавливаться. После Людовика XVI и Марии-Антуанетты настал черед принцессы Элизабет, герцога Энгиенского, Моро, Пишегрю и даже Жоржа Кадудаля, признавшего в суде намерение напасть на Первого консула по дороге из Мальмезона. Отыскали священника, бывшего при Жорже в последние минуты, поручили ему совершить поминальную службу и неосторожно объявили, что расходы на церемонию оплатит король. Таким образом, без всяких оснований скомпрометировали Людовика XVIII в глазах умеренных либералов, которым нравилось считать короля более благоразумным, чем его семья и его партия. Церемония произвела особенно сильное впечатление на военных, которые выказали такое негодование, что встревоженная полиция сочла должным предупредить короля.

Вести дела таким способом значило соединять тесными узами революционеров, даже самых умеренных, с военными и всеми сторонниками Империи. Не больше берегли и приобретателей государственного имущества и присягнувших священников.

Священники в провинциях, еще более неосторожные, чем эмигранты, начали вести с кафедр самые опасные речи. Они открыто проповедовали против Конкордата, против продаж церковного имущества и имущества эмигрантов, и доходили до того, что отказывали в исповеди и причастии приобретателям, которые умирали, не осуществив возврата

, согласно популярному тогда выражению.

Священники не ограничились нападками на приобретателей государственного имущества, распространив их и на умеренное духовенство, учрежденное Конкордатом, и вновь разожгли внутрицерковные раздоры. К несчастью, Сенат в проекте конституции не упомянул о закреплении Конкордата. И теперь речь шла не меньше, чем об упразднении всех перемен, произведенных Революцией в Церкви и освященных временем, законами и голосами просвещенных людей.

После того как Наполеон по своей вине уступил трон Бурбонам, его самое разумное начинание оказалось под угрозой такого же уничтожения, как и самые безрассудные дела. Бурбоны, связанные конституцией Сената, обязались уважать определенные принципы в политике и в управлении, но, будучи вольны в религиозной сфере, желали безоговорочного восстановления прошлого. Следует добавить, что они ненавидели не только Конкордат, но и самого папу. Они не простили ему симпатии к Наполеону и относились к нему как к своего рода присягнувшему священнику, которого нужно, конечно, помиловать, поскольку он легитимен, но при этом отменить по возможности всё, что им сделано. Однако можно ли было помыслить, чтобы папа уничтожил нынешние округа и восстановил прежние, вновь потребовал отставки прелатов и заменил их теми, кого некогда сам сместил, вернулся к прежнему различению присягнувших и не присягнувших священников и привел Церковь к расколу, церковников – к войне, а верующих – в смятение? Нужно было настолько не понимать Францию, как не понимали ее эмигранты, чтобы затеять дело, которое на каждом шагу грозило непреодолимыми трудностями и огромными опасностями.

Однако, вольные попытаться, Бурбоны решились и начали с того, что не признали некоторых прелатов и отказались от всяких отношений с ними. Кардинал Мори был изгнан, потому что граф д’Артуа в день вступления в Париж не пожелал, чтобы тот встречал его в соборе Нотр-Дам. Такое же решение было принято и в отношении многих других, кого утвердил папа. Не ушедшим в отставку епископам сообщили о планах отменить Конкордат, и они поспешили вернуться из Лондона в Париж, не замедлив оповестить об этом всё духовенство. Тотчас на кафедрах, где наличествовали два номинальных епископа, возобновились распри. Раскол быстро разрастался в обеих Шарантах, в Дордони, Вандее, Дё-Севре, Нижней Луаре, Луар-и-Шере, Сарте, Майенне, и никто уже не понимал, какой религиозной власти следует повиноваться.

Хотя французское духовенство в своем опрометчивом поведении было только сообщником правительства, оно уже приводило в замешательство и само правительство, стесняя его сверх всякой меры. Ведь невозможно было отменить Конкордат без папы, и тот, кто из усердия восставал против актов Церкви из желания защитить ее, не мог, между тем, не признавать ее до такой степени, чтобы действовать наперекор ей. И потому, пока от Пия VII не добьются отзыва Конкордата, необходимо было признавать существовавшие религиозные власти, дабы не впасть в настоящую анархию.


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену