История Консульства и Империи. Том II. Книга 2

При таком положении вещей австрийцы должны были покориться переговорам. Император Франц вызвал к себе на последний совет Штадиона, а вместе с ним и главных представителей австрийской армии, таких как князь Иоганн Лихтенштейн, Бубна и других, дабы они высказали свое мнение об оставшихся ресурсах монархии, а при необходимости отправились с миссией к Наполеону. Все эти лица согласились, что нужно заключать мир, что продолжение войны, хоть и возможное, слишком опасно, что не нужно ждать ни результатов Валхеренской экспедиции, ни вмешательства России, а нужно покориться жертвам, но всё же не таким великим, каких требует Наполеон. Совет также выказал уверенность, что австрийская миссия скверно ведет переговоры и теряет драгоценное время, что в итоге раздражит и рассердит Наполеона, и что если к Наполеону отправить военного с откровенным письмом от императора Франца и просьбой удовлетвориться умеренными жертвами, тот добьется, вероятно, большего успеха, чем дипломаты с их тяжеловесной повадкой.

Мнение совета было принято и в Шёнбрунн решили послать Бубна, адъютанта императора Франца, человека достаточно умного, чтобы сыграть на таких чертах

Наполеона, как доброжелательность и сговорчивость, которые легко можно было пробудить, если правильно за это взяться. Таким образом, с одной стороны, австрийская миссия в Альтенбурге должна была выступить с заявлением для протокола, предложив Зальцбург и некоторые другие уступки в Галиции; с другой, Бубна должен был открыться Наполеону, успокоить его насчет незначительности протокольного предложения и убедить предпочесть территории в Галиции территориям в Германии и Италии, чего очень хотелось Австрии, ибо она предпочла бы бросить, таким образом, яблоко раздора между Францией и Россией.

Бубна отбыл в штаб-квартиру Наполеона 7 сентября. Тот был в отъезде, осматривал свои лагеря и принял Бубна по возвращении: встретил его дружелюбно и любезно, как делал всегда, когда обращались к его добрым чувствам, и говорил с крайней откровенностью, которая могла бы сойти за неосторожность, если бы его положение не делало дипломатическую скрытность почти бесполезной. Бубна посетовал на медлительность переговоров и чрезмерность требований Франции, обвинив во всем, впрочем, Меттерниха, который, как он сказал, не умеет вести заседания; воззвал затем к великодушию победителя и завел обычные австрийские речи о том, что Наполеон ничего не выиграет, увеличив Саксонию и Баварию и присвоив себе один-два порта на Адриатике, что лучше бы он договорился с Австрией, привязал ее к себе и увеличил новую Польшу.

«Вы правы, — сказал ему Наполеон, — нам не следует во всем полагаться на наших дипломатов. Если вы решитесь вести дело прямо со мной, мы обо всем договоримся за два дня. Мне и в самом деле нет большой выгоды в том, чтобы доставить лишний миллион населения Саксонии или Баварии. Хотите знать, чего я действительно хочу? Либо покончить с австрийской монархией, разделив короны Австрии, Богемии и Венгрии, либо привязать к себе Австрию тесным союзом. Для разделения корон пришлось бы вновь воевать, и хотя нам, возможно, придется этим и закончить, ручаюсь вам, что я этого не хочу. Меня устроил бы второй план. Но как надеяться на тесный союз с вашим императором? У него, несомненно, есть достоинства, но он слаб, подвержен влиянию окружения. Верное средство добиться искреннего и полного союза, за который я готов заплатить прекрасную цену, — убедить императора Франца отречься и передать корону брату, великому герцогу Вюрцбургскому. Этот благоразумный и просвещенный принц любит меня и любим мной, и у него нет предубежденности против Франции. Ради него я бы немедленно удалился, не потребовав ни единой провинции и ни единого экю, несмотря на то, во что обошлась мне война, и быть может, сделал бы даже больше, вернул бы, возможно, Тироль, который так трудно удерживать Баварии. Но как бы прекрасны ни были эти условия, разве я могу вести переговоры такого рода и требовать отречения одного государя и вступления на трон другого?»

Поскольку Наполеон сопроводил последние слова вопросительным взглядом, Бубна поспешил ответить, хоть и со смущением верноподданного, что император Франц столь предан своему дому, что отрекся бы сию минуту, если бы мог предположить подобное, предпочтя обеспечить целостность империи своим преемникам, нежели сохранить корону на своей голове.