И какими бы ложными ни бывали обычно слухи, ходящие среди взволнованного населения, на сей раз они были не лишены основания. Пораженный примером дома Браганса, отчаявшийся князь Мира стал мечтать об Америке как о пристанище, куда можно отправиться за покоем, безопасностью и продлением власти. Он открылся королеве, которой его планы понравились, и, дабы склонить к ним и короля, начал пугать его замыслами Наполеона. Сказав ему более того, чем знал сам, Годой представил Карлу IV план бегства в Америку как наиболее надежное решение, наиболее выгодное даже для самой Испании. Сопротивляться армиям Наполеона, по его словам, было невозможно. Можно было бороться, но чтобы в итоге пасть перед тем, кого напрасно пыталась победить вся Европа, и в этой борьбе потерять не только Испанию, но и великолепную Вест-Индию, которая в тысячу раз прекраснее, чем европейские земли дома Бурбонов. Заморские провинции, уже зараженные мятежным духом вследствие восстания английских колоний и только и мечтавшие объявить о своей независимости, воспользуются войной, которая поглотит все силы метрополии, чтобы скинуть ее иго, и таким образом, помимо Испании, будут потеряны и Мексика, и Перу, и Колумбия, и Ла Плата, и Филиппины. Однако при бегстве в колонии можно будет удержать их самим присутствием правящего дома и образовать независимую империю.
Если Наполеон, всё более ненавистный Европе по мере роста своего могущества, в конце концов падет, можно будет вернуться в Старый Свет, обретя уверенность в преданности американских провинций и избежав, с помощью простого путешествия, всеобщего потрясения всех государств. Если же, напротив, тиран умрет на узурпированном им троне, упрочив положение своей династии, в Новом Свете появится помолодевшая империя, которая позволит забыть обо всем, что оставлено в Европе.
Однако эти идеи, единственно здравые из всех, что когда-либо задумывал фаворит, приводили Карла IV в полное расстройство. Он, конечно, не думал о вооруженном сопротивлении. Но отъезд из Эскориала в Кадис, погрузка на корабль, путешествие через океан, прощание навсегда с охотой в Эль-Пардо внушали ему не меньший ужас. Он предпочитал отмахиваться от столь зловещих предвидений и броситься в объятия, как он говорил, своего великодушного друга Наполеона. Следует добавить, к чести этого доброго и несчастного государя, что, несмотря на свою недалекость, он чувствовал величие Наполеона, восхищался его подвигами и, если бы был способен хоть на какие-то усилия, охотно помог бы ему победить Англию. Потому тем, кто говорил ему о заокеанском пристанище, Карл IV отвечал, что нужно стараться угадать намерения Наполеона и сообразоваться с ними, ибо они не могут быть дурными по сути; что принц Астурийский в конце концов не так уж плохо придумал, попросив руки принцессы дома Бонапартов; что это средство упрочит союз двух династий; что невозможно, чтобы Наполеон, выдав за Фердинанда одну из своих приемных дочерей, захотел лишить ее трона. Впервые в жизни, быть может, несчастный король, чей разум пробудился под давлением обстоятельств, задумал собственную мысль и выказал к ней приверженность. Он пожелал, чтобы сделанное не по форме предложение Фердинанда было повторено в должной форме от имени испанской короны, с приличествующей торжественностью и необходимыми для переговоров полномочиями. Если Наполеон согласится, он будет связан обязательствами с домом Бурбонов; если откажется, станет ясно, что следует подумать об убежище за океаном.
Не было ничего более неприятного для королевы и фаворита, чем мысль о таком браке, ибо Фердинанд, став супругом французской принцессы, стал бы всемогущим, а падение фаворита и уничтожение влияния королевы стали бы неизбежны. Но отказаться повторить предложение Фердинанда от имени короны значило признать, что он ошибся не только по форме, но и по существу; значило дать понять Наполеону, что союз с ним нежелателен; значило лишиться как надежного способа прояснить намерения французского императора, так и аргументов, необходимых, чтобы заставить Карла IV одобрить план бегства в Америку. Все эти доводы и привели королеву и фаворита к мысли всё же просить руки французской принцессы. Вследствие чего Карлу IV предложили написать Наполеону самое сердечное письмо с просьбой соединить наследника испанской короны с принцессой дома Бонапартов. Этим предложением не ограничились. Во втором письме, приложенном к первому, от Наполеона требовали незамедлительного выполнения договора Фонтенбло, его обнародования и вступления всех участников раздела португальских провинций во владение доставшимися им наделами. Обнародование договора Фонтенбло стало бы мощным средством предохраниться от подлинных или мнимых планов вторжения.