История, которой нет (СИ)

Тоха потерял девственность в четырнадцать, на какой-то тусе (их с Лехой вообще куда только ни приглашали, не зря слава парочки чудаков летела вперёд самой парочки, как тройка с бубенцами) с парнем. Конечно, в позиции актива. Другого варианта парень, тогда ещё максималист, не принимал. Ланнову он ничего не рассказывал, так и оставшись в глазах друга мальчишкой. Забавно, но на фоне Алексея - брутального брюнета с бритыми висками и бровями, светловолосый Антон действительно выглядел девственником, если не девочкой.

А ещё Лёха искренне верил в то, что стал мужчиной в компании умопомрачительной брюнетки с большим размером груди. Если русоволосого Тоху со стойкой нулевочкой можно было назвать брюнеткой с огромными буферами - то это, конечно, правда. Лёха в тот день, а это был канун Нового года, упился до обмана зрения, прицепившись к относительно трезвому Антону с просьбой познакомиться. Ну, Глубоковских, похоже, всю жизнь только об этом и мечтал, потому что проснулся в постели с Лёшей. Оделся, умылся, расчесался и стал ждать пробуждения своей мечты, сидя в кресле.

На самом деле, Антон хотел рассказать этому Алёше всё и сразу, вывалив информацию быстро, непонятно, но с драматическими паузами. Но когда Ланнов, проснувшись, затребовал “воды и анальгину” у “Тошанчика-дружбанчика”, в парне что-то надломилось. С громким хрустом и, кажется, тихим взрывом. Антон не смог. Он, в отличие от Лёхи, вообще ничего не смог. Ему дико хотелось орать, плакать, и материться. А ещё курить и… Ещё чего-то. Как бабе, ей-Богу.

В отношении Ланнова у Тохи было три надлома. Всего три момента, три воспоминания, заставляющие внутренний мир переворачиваться от раза к разу.

“Привет! Меня Лёха звать, а тебя?!”

Третий “А” класс. Нереально громкий голос, широкая улыбка, ссадины на лице. Разбитые в кровь коленки. Воинственный мальчик, Лёшка Ланнов.

Третий “В” класс. Антон - самый необщительный мальчик в классе. Слабак и ничтожество. Маленький маменькин сынок.

Тогда Анна Владимировна сказала, чуть не плача, что он, Алексей, станет Тохиным ангелом-хранителем. А он стал демоном-искусителем.

Потом были лучшие месяцы жизни Тоши. Полное преображение. Из серого пятна в душу компании, весёлого и совсем такого же смелого, как Лёха. Ланнов заражал собой всё вокруг. Он изменял, ломал, подстраивал под себя. Не то что бы Антону это не нравилось. Скорее, да, чем нет. Но Лёха - это Лёха.

Анна Владимировна если и была против, то виду не показала.

“Мф, ну, хорошо хоть с девушкой! А то я в таком состоянии и с парнем мог бы, с меня станется…”

И вконец расстроенному, но всё ещё натягивающему улыбку Тоше захотелось ответить тихо, на грани слышимости: “А ты и смог”. Но Тоха, настоящий мужчина, промолчал, засунув всю обиду и уязвленную гордость себе в задницу.

“А я тебе говорю, что его нет!”

Визг, металлический скрежет, и всё, что Антон смог понять - Лёхи больше нет. Его грудь больше не вздымается, у него всё тело словно изломано, раздавлено и… Он больше не улыбается. Не хмурится. Не вскидывает бровь вопросительно. Он мёртв.

Потом были сложные дни. Два дня иллюзии надежды. Конечно, Тоха перестал думать о друге в настоящем времени ещё тогда, на переходе, в день своего рождения. Лёшка умер уже тогда.

Глубоковских всё равно молился Богу. Молился тому, в кого не верил сам Лёха, тому, в кого перестал позже верить и сам Антон.

В его жизни было всего три надлома под именем “Лёха”. А потом они скрылись за тяжёлой железной дверью боли и воспоминаний. Но не отпускали. Пролог-Завязка-Кульминация. Пролог-Завязка…

Антон не спал, он вспоминал свои дневники, думал, как хочется ему начать писать снова. Записывать мысли, которыми не хочется делиться с психологом, с мамой. Он тянулся к тетради, писал дату и… И всё. Он смотрел на цифры мутными от слёз глазами и считал - “Лёхи нет уже три дня. Четыре…”.

Тохе было больно. Эта боль съедала его изнутри, он сворачивался на кровати клубком, как хреновый кот, и плакал, содрогаясь всем телом.

Потом был звонок от Донского, неделя транквилизаторов - самая счастливая неделя в его жизни - и визит Ярослава.

Рыжий - на самом деле, Антон помнил Яра ещё шатеном - был известен во всём универе (Ланнов вообще не в счёт, Тохе иногда казалось, что Лёшка живёт в собственном, недосягаемом для простых смертных людей мире) как открытый и весьма вульгарный педик. Глубоковских пару раз перепихнулся с ним, и парень от чего-то решил, что Антон теперь ему должен. Нихуя Антон ему должен не был. Деньги, как оказалось, рыжий не брал. А натурой, по скромному мнению самого Тохи, он и так расплатился.

И всё же было в Донском что-то такое… И это “что-то” пугало. В самой глубине серых, почти стальных глаз, таилась Пустота.

В тот день Пустоты не было. Как не было и рыжих волос, и эпатажной яркой одежды. В серых глазах горел Огонь, совсем как у Лёхи. И это тоже причиняло Тоше фантомную боль. Он пытался нагрубить парню, выпроводить его к чертям, чтобы остаться наедине с самим собой и галлюцинациями.

Но Яр уходить не хотел. Мало того, он представился Лёхой, и даже смог убедить Антона в этом.