Развернувшись на все сто восемьдесят, друг, чеканя шаг, отправился куда-то. Нет, простите, я допустил фактическую ошибку. Куда-то отправился вовсе не мой друг. Он… за несколько секунд вообще перестал быть моим другом.
Бля. Дождавшись, пока он скроется за поворотом, накинув капюшон, я зашёл в подъезд, поднялся на нужный этаж, открыл дверь квартиры, вошёл внутрь. Крутанул защёлку.
И только после этого позволил себе пнуть деревянный порожек, не сдерживая собственного гнева.
Как я собирал вещи - вообще отдельная история. Мало того, что покидал всё в дорожную сумку кое-как, и большинство вещей не поместилось, так ещё и вазу умудрился разбить на пару с цветочным горшком, стоящим на подоконнике. Поняв, что так дело не пойдёт, я сел на кровать, глубоко вздохнул и выдохнул, стараясь привести мысли в порядок и убедить себя в том, что мой гнев совершенно неуместен и беспочвенен. Получалось хреново, но пар чуть-чуть спустил, хлестанув пару раз себе по щекам. Через полчаса, когда вещи были уложены почти в полном объёме - оставались только те, что мы с Тохой носили по очереди - я позволил себе ещё раз психануть, найдя в тумбочке тот самый кулон в подаренный мне “Антоном” на Новый год. Символ моей принадлежности Глубоковских. Сейчас в наличие креста не имелось никакого смысла, но я положил его на самое видное место - рядом с ноутбуком, на кофейном столике в комнате Тохи. Пробежавшись ещё раз взглядом по полкам, я не нашёл ничего своего, хотя… Можно ли в этой квартире хоть что-то назвать действительно своим, когда всё давно уже стало “нашим”?
…– Чего?
Лерка, подняв на меня взгляд умопомрачительно непонимающих глаз, в замешательстве застыла.
– Чем ты слушала-то? - опёрся я локтями на стол, пытаясь дотянуться рукой до носа сестры, но та, смекнув, что я снова хочу привести её в чувство проверенным многими годами способом, отшатнулась, едва не упав со стула.
– Нет, не в том смысле, я слышала, - проморгалась, как после слёзной истерики девушка, а после сжала губы, как это любила делать мама, когда была чем-то жутко недовольна. – Но скажи на милость, почему это должна делать я?
– Всё гениальное просто, систер, - хмыкнул я, искренне забавляясь ситуацией. – Просто твоя хата, в отличие от моей, не с краю, как это принято, а в самом эпицентре. За выгодное ЭГП нужно уметь платить с достоинством.
– Извини? - сделала вид что не поняла она, вскидывая бровь в жесте «Почему ты такой придурок, брат?», а после с довольным видом указала на дверь, за которой раздались торопливые шаги. – Кажется, он вернулся.
– Лерыч, не беси меня, - предупредил я мелкую, понимая, что сейчас на коне резко оказалась она, а мне придётся доживать последние минуты под копытами этого прекрасного животного. В моём случае - человека, но, если честно, я не совсем в этом уверен. Отец в гневе - это чёрт знает что, но на человека похож меньше всего, хотя с первого взгляда это понять невозможно.
– Вали уже, дурачок, время признания собственных косяков торжественно настало.
Я настороженно глянул на дверь, а затем столь же опасливо выглянул в коридор.
Час назад, когда я в зале суда заявил, что к своему горе-убийце не имею никаких претензий, то совсем не думал, что на свете есть человек, который этим фактом будет очень сильно взбешен. Ну да, я совершенно забыл про своего папуса.
Только я успел выдохнуть с облегчением, как сбоку раздалось рычащее «Полудурок», и папа, несильно замахнувшись, отвесил мне нравоучительный подзатыльник.
– Мало я тебя порол в детстве! Выросло хер знает что! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Ты б ещё сказал, что сам под колёса кинулся! Этого утырка Донского нужно было сразу заподозрить - не зря его отец набивался в спонсоры к Лене! - вдохнув ещё воздуха, родитель продолжил ещё более грозно и громко:
– Ты понимаешь, что теперь весь районный суд и мои подчиненные думают, что нас купили?! С потрохами, блядь, купили! Об этом ты подумал, когда вякал про свои «Не имею претензий»?! Ну, чего молчишь?!
– Пап, я могу объяснить, - «что ничего не могу объяснить» - мгновенно всплыло в голове нелепое, но я сделал глубокий вдох, чтобы выпалить:
– Это я виноват!
Отец так и застыл с поднятой на уровень моего затылка рукой.
– Чего?
– Я накануне вспомнил, как всё было, - самозабвенно лгал я, глядя папусу прямо в глаза. – Я действительно виноват. Он сигналил, но я всё равно шёл вперёд, как идиот, как будто не слышал. Неисправность нашли во время экспертизы - тормоза отказали. Он пытался вывернуть руль, но так как я пёр напролом, а позади шёл Антон, вполне закономерно, что он сбил меня. К тому же, у меня ничего серьёзного и не было…
– Ты месяц пролежал в коме, - напомнил отец мрачно, опуская руку. – У тебя не было никаких улучшений в течение чёртового месяца. Тридцать дней, Лёша. Тридцать дней мы с матерью не спали, думая, что скоро придёт время тебя отпустить, но ждали до последнего. За день до того, как ты очнулся, мы с Леной приняли решение отключить тебя от аппарата искусственного поддержания жизни. Ты понимаешь, как близко находился к самой настоящей смерти? Ты понимаешь?!