История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

«Я встречал Его Светлость (кн. Потемкина) в Севастополе, где изволил пробыть два дня, рассматривая береговое строение и расположение эскадры; изволил с великим удовольствием отсюда отбыть. Будучи здесь, я осмелился ему доложить о издержанных мною деньгах на разное цивильное строение и прочия надобности, который изволил обещать заплатить, то уповаю В. С. и вы меня також и коллегия простите за дерзость, которую я сделал»[176].

Вероятно, разрешение от русской Адмиралтейств-коллегии так и не пришло. Причин такого печального положения дел могло быть несколько – по крайней мере, с точки зрения Маккензи. Во-первых, Потемкин находился в плохих отношениях с Чернышевым, поскольку последний был недоволен тем, что князь основал Черноморский флот, который находился вне сферы влияния Адмиралтейства в Санкт-Петербурге[177]. Во-вторых, по всей видимости, не был забыт инцидент в Портсмуте, и у начальства, похоже, имелись основания подозревать мошенничество в Севастополе. Русский биограф Маккензи придерживается такого же мнения, отмечая: «Те, кто обладает большой властью и распоряжается большими материальными, трудовыми и финансовыми ресурсами, часто путают казенный карман со своим. Не минуло это и Мекензи»[178]

. В 1785 г. против него завели дело за недозволенное использование казенных средств. Однако разбирательству помешала преждевременная смерть Маккензи (скорее всего, от чумы) 10 января 1786 г. (ст. ст.).

Оглядываясь назад, следует признать, что достижения Маккензи за первые два с половиной года строительства Севастополя весьма впечатляют – несмотря на «свободное» обращение с казенными деньгами. Отношение адмирала к средствам, выделяемым государством, было обычным для того времени. Но под его непосредственным руководством экипажи кораблей и торговые люди основали город и построили военно-морской порт, который со временем стал таким же важным для России, как Кронштадт на Балтике. Энтузиазм, решительность и энергия адмирала были примером для всех. Маккензи сохранил свой независимый, добросердечный и веселый нрав, благодаря которому он завоевал восхищение и верность своих подчиненных, в том числе Сенявина. Маккензи был очень общителен и никогда не упускал возможности повеселиться.

Рассказывая о событиях 31 декабря 1785 г. (ст. ст.), Сенявин описывает последнюю пирушку Маккензи. Обычная сцена праздничного застолья внезапно окрасилась в мрачные тона:

«…весь день было веселье у адмирала Макензи. После роскошного обеда – прямо за карты и за танцы; все были действующие, зрителей никого, и кто как желал, тот так и забавлялся. За полчаса пред полночью позвали к ужину; в последнюю минуту, пред новым годом, рюмки все налиты шампанским, бьет двенадцать часов; все встали, поздравляют адмирала и друг друга с новым годом; но адмирал наш – ни слова; тихо спустился на стул, поставил рюмку, потупил глаза в тарелку и крепко задумался»[179]

.

Что-то явно произошло. Обычно веселый и жизнерадостный Маккензи выглядел подавленным. «Все начали его спрашивать: “Что вам сделалось, что вам случилось?” Адмирал серьезно ответил: “Мне нынешний год умереть, тринадцать нас сидит за столом”». Моряки очень суеверны, но товарищи постарались развеять его мрачные мысли. Маккензи попытался сделать вид, что все в порядке и даже «не оставил между тем, чтобы не нарядить себя в женское платье и представить старую англичанку, танцующую менуэт; это была любимая его забава, когда бывал он весел». Но хорошее расположение духа продлилось недолго. Его верный флаг-адъютант вспоминал: «Как вдруг, 7-го числа, на вечере, адмирал занемог, а 10-го, поутру, скончался; мне сердечно было его жаль»[180].