История Люции

– Собирайся. Едем с тобой в одну компанию, – командовала Рита. И счастливая Люся, собравшись по-солдатски за четыре минуты и не успевая наложить косметику (Рита успевала), мельком смотрела на себя в зеркало (Рита проводила у зеркала двадцать приятных минут) и выскакивала из дома как кукушка из часов.

Люся не любила зеркал – никто не любит смотреть правде в глаза, тем более, когда она так горька. А ведь могло быть иначе, если бы Люся была похожа на мать. Или на отца. По-настоящему она была – Люция, а полностью – Люция Анджеевна Гоздзиньская. Отец Люси, Анджей Гоздзиньский, поляк из Кишинёва (отец говорил– пОляк, с ударением на «о»), обладал внешностью польского шляхтича-аристократа: породистое лицо, изящные манеры и неподражаемая барственная вальяжность.

Люсе не досталось от отца ничего. Ни одной чёрточки красивого холёного лица ясновельможного пана, как шутя называла его Люсина мама. Ну, разве только брови, густые и широкие, что совсем не радовало. И нос, который упорно не желал быть в гармонии с остальными чертами лица и жил своей отдельной жизнью. Совсем как у Гоголя в повести «Нос», невесело думала Люся. Брови и нос были папиными.

Мать Люции – абхазка по матери, гречанка по отцу, была красива той южной экзотической красотой, о которой говорят, что она быстро увядает. У мамы красота не увяла до сих пор (наверное, потому, – размышляла Люся, – что мамина бабушка была украинка). Хариклия Аристарховна Гоздзиньская искренне считала себя русской, поскольку родилась в России и всю жизнь, исключая детство, прожила в Москве. Анджей снисходительно улыбался в усы, но никогда не спорил с женой по этому поводу. Отец любил маму той неизбывной, неиссякающей любовью, которая, говорят, присуща женщинам, а у мужчин бывает редко и, говорят, исчезает без следа, словно её никогда и не было. У отца, однако же, не исчезала. Однолюб по природе, Анджей обожал свою Алечку и гордился дочерью, которую считал красавицей и умницей. Но вот беда – так считал только Люсин папа.

Люся родилась не похожей ни на мать, ни на отца. Приехавшая на крестины абхазская родня закатывала глаза, цокала языками и разводила руками: нет, ни на кого не похожа эта пухленькая светловолосая малышка, ни на кого… «Ни нашим, ни вашим» – вынесла суровый вердикт мамина родня и укатила восвояси, взяв с Хариклии обещание непременно приехать через год, непременно, скани квнесамэ!

Вердикт оказался пророческим: Люция в свои двадцать пять была никому не нужна – ни нашим, ни вашим. С ней никто не спешил знакомиться, никто не добивался её расположения, не обрывал вечерами телефон… Люцию аккуратно и вежливо обходили стороной. Два коротких романа – если можно назвать романом робкие ухаживания, совместные вылазки в театр (в кино, на выставку, в парк), беглые поцелуи в подъезде (в кинотеатре, на выставке, на лавочке в парке) и такие же беглые уверения в любви – два коротких романа были не в счёт, они лишь подтвердили правило: Люся в очередной раз оказывалась на обочине, а жизнь проходила мимо. Все, словно сговорившись, аккуратно вычёркивали Люсю из своей жизни.

Рита поступила наоборот и внесла её в список друзей.

Нельзя сказать, что у Люси не было подруг – они у неё были. Люся умела дружить: обходила острые углы, никого не обсуждала и не осуждала. Люсина покладистость и уступчивость всех вполне устраивала, Люсино мнение никого не интересовало, интереснее было высказать своё – и услышать Люсино одобрение.

Появившись на Люсином небосклоне, Рита затмила всех, как комета, проносясь по небу, затмевает светом звёзды. Она была иной, не похожей на Люсиных подруг, и предпочитала предельно откровенные разговоры, упрямо добиваясь Люсиного мнения по обсуждаемой теме и не высказывая своего. Темы были такие, что…

Убедившись, что Рита не шутит и не собирается её высмеять, Люся с увлечением вступала в полемику (а точнее, в перепалку), находя неопровержимые, как ей казалось, доводы, которые Рита разбивала в мелкие осколки, улыбаясь и поглядывая на подругу с видом победителя. Люся не сдавалась, и обе входили, что называется, в раж, перебивая друг друга и горячо доказывая, что чёрное это белое, и наоборот. Обе получали огромное удовольствие от общения, невзирая на расхождения во взглядах.

Со своей стороны, Рита не испытывала недостатка в подругах, но Люся оказалась идеальным слушателем, к тому же нестандартно мыслящим. Она не поддакивала Рите и не заглядывала в глаза, как сотрудницы папиного НИИ, а очень натурально ужасалась и с жаром доказывала своё. С Ритой она становилась другой.

Люция верила каждому её слову (что забавляло любившую приврать Риту) и слушала Ритины россказни очень эмоционально: ахала в драматических сценах, каменела лицом в особо патетических местах, восторженно вздыхала – в местах романтических, и утирала непритворные слёзы – в трагических финалах, коими заканчивались все Ритины «лавстори».