История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Тем не менее Литвинов в своем письме Пестковскому от 23 февраля 1926 года подверг полпреда жесткой критике. «Нас не может не интересовать, что происходит в южно-американских республиках, в частности, тенденции к самоэмансипации от ига Соединенных Штатов… отсюда не следует, что мы как государство предполагаем вести какую-либо активную работу в Южной Америке по сколачиванию их против Соединенных Штатов. Мы слишком большое значение придаем возможному сближению с Соединенными Штатами, чтобы предпринимать шаги, которые неизбежно будут срывать это сближение. Я должен поэтому самым серьезным образом предостеречь Вас против какого бы то ни было активного вмешательства в дела южноамериканских государств. Нет никаких гарантий того, что Ваши разговоры с находящимися в Мексике дипломатами и общественными деятелями не становятся немедленно достоянием американского правительства. В связи с этим приходится сожалеть, что Вы пускались в разговоры о латиноамериканском союзе с Кальесом[549]… Считаем излишними и вредными какие-либо Ваши переговоры и разговоры с т. н. революционерами из южноамериканских стран. В большистве случаев это проходимцы или агенты той или иной империалистической державы. Даже обещание передавать их предложения в Москву… я считаю неосторожным. Лучше всего их вовсе не принимать и ни в какие переговоры с ними не вступать».[550]

Опасения Литвинова, пожалуй, были чрезмерны. Ведь американцы кричали о большевистском проникновении в Латинскую Америку, прекрасно понимая, что никакого проникновения нет и в помине. Вашингтон в то время отношения с СССР не интересовали. Рузвельт пошел на признание Советского Союза в 1933 году, только после того, как Япония поставила под сомнение позиции США в Восточной Азии и на Тихом океане. Тогда США были заинтересованы в возможном союзнике в борьбе с японской агрессией, и все разговоры о «большевистском проникновении» в Латинскую Америку немедленно прекратились.

Похоже, и Пестковский, и его преемница на посту полпреда Коллонтай были не согласны с линией Москвы, которая фактически отдавала Латинскую Америку на откуп США. Еще в 1925 году полпред писал в Москву: «Не только у нас, в СССР, но и во многих других странах Европы, до последнего времени недооценивали значение Латинской Америки».[551]

Пестковский даже просил, чтобы его вызвали в Москву, где он смог бы на месте разъяснить всю важность Латинской Америки для советской внешней политики. Но Литвинов и в этом отказал полпреду.

Инструкции Литвинова Пестковскому относительно его поведения в самой Мексике были еще жестче. Замнаркома отверг новаторское предложение Пестковского о координации Мексикой и СССР нефтяной политики на мировом рынке на том основании, что, мол, Мексика сама нефть не продает – это делают иностранные компании.[552] Между тем нефтяное законодательство Мексики на практике очень существенно влияло на нефтедобычу, а значит, и экспорт «черного золота». СССР в то время был крупнейшим экспортером нефти в Европе, а Мексика – в мире. Не подлежит сомнению, что обе страны могли бы совместно определять цены мирового рынка. Однако это явно не понравилось бы США, с которыми так хотел сблизиться Литвинов[553]

.

«Не понял» Литвинов, и что имеет в виду полпред, предлагая, чтобы Москва уделяла больше внимания «мексиканским вопросам».[554] Напротив, он указывал Пестковскому: «Еще в большей степени Вам необходимо воздерживаться от вмешательства во внутреннюю борьбу мексиканских партий и общественных групп».[555]

Непонятно, чем вызвано это пожелание замнаркома. Пестковский вел себя осторожно и даже отклонил приглашение об участии в съезде крестьянских лиг Веракруса, хотя эти лиги пользовались полной поддержкой властей штата. Как уже упоминалось, он отказал советнику Моронеса Ретингеру в просьбе повлиять на политику мексиканской компартии.

Основная проблема советско-мексиканских отношений того периода никак не зависела ни от Пестковского, ни от линии Кремля в Латинской Америке в целом. СССР был крайне популярен в Мексике без всякого участия Пестковского и задолго до его приезда. Но, на беду, те мексиканские группы, которые считали себя самыми искренними друзьями СССР – коммунисты, независимые профсоюзы (особенно железнодорожники), Синдикат революционных деятелей искусств и левые крестьянские лиги были противниками Кальеса и Моронеса с его КРОМ. Любое обострение отношений Моронеса и Кальеса с этими организациями неизбежно влекло за собой ухудшение отношений Мексики с СССР, так как Моронесу было проще обвинить в несговорчивости и неуступчивости тех же железнодорожников Москву, чем взять вину на себя. Но что мог поделать Пестковский, если железнодорожники и коммунисты были против планов Кальеса по приватизации железных дорог и не хотели вступать в КРОМ?

Помимо сложностей мексиканской внутриполитической жизни советско-мексиканские отношения были заложником отношений мексикано-американских. Ведь даже решение о возобновлении дипотношений с Советским Союзом Обрегон принимал с оглядкой на США.