На фоне резко обострившейся предвыборной борьбы единственным человеком, который мог бы объединить вокруг себя всю военную верхушку, был Обрегон. Именно поэтому Кальес и отказался от своей позиции и стал поддерживать изменение Конституции, чтобы дать бывшему президенту возможность баллотироваться вновь. Кальес не сомневался, что в случае избрания Обрегон, как и в 1924 году, вернет ему власть после истечения срока своих полномочий.
Между тем, как и в 1923–1924 годах, Кальес и Обрегон устраняли с политической сцены возможных конкурентов.
Еще 31 марта 1926 года мышьяком был отравлен бывший генерал Анхель Флорес, соперник Кальеса на президентских выборах 1924 года, набравший, несмотря на всяческие препоны властей, 250 тысяч голосов. Бывший моряк, постоянно куривший трубку, Флорес имел перед революцией не меньшие заслуги, чем Обрегон, и слыл независимым человеком. За личную храбрость при осаде порта Масатлан Флорес, который когда-то был в этом порту докером и юнгой, получил звание бригадного генерала. Затем он успешно боролся с Вильей в своем родном штате Синалоа. К тому же, в отличие от Обрегона, Флорес не использовал свое военное звание для обогащения, что делало его крайне опасным соперником. В награду за поддержку Обрегона Флорес, как и Амаро, стал в 1920-м дивизионным генералом и следующие четыре года был губернатором штата Синалоа. В 1922 году Обрегон отправил его с ознакомительной поездкой в Европу и Азию, что могло рассматриваться как желание видеть Флореса в будущем на посту президента или, наоборот, как стремление убрать опасного соперника из штата, где он был популярен.
Потерпев поражение на выборах 1924 года, 10 декабря того же года Флорес обратился с манифестом к своим сторонникам и мексиканской нации. В очень жестких выражениях он обвинил Кальеса и все правительство в подтасовке выборов. Жалобы, направленные властям его сторонниками, остались без ответа. В этих услових занятие Кальесом высшего поста в государстве, по мнению Флореса, означало «тысячи новых покушений» и превращение Мексики в «филиал Советской России». Кальес, как говорилось в манифесте, намеревается заменить мексиканскую армию «турецкими, русскими и арабскими флибустьерами, которые уже прибыли с большими караванами в Мехико». Этим «флибустьерам» Кальес якобы обещал дать землю в ущерб коренным жителям. Помимо таких бредовых утверждений Флорес пророчески предрекал религиозный конфликт: мол, Кальес превратит католические храмы в казармы (и еще в мечети!).
Манифест заканчивался фактическим объявлением войны новому президенту – Флорес заявлял, что не признает Кальеса главой государства.
Видимо, этот манифест и стал смертным приговором Флоресу. Ведь в нем генерал подхватил обидную и ничем не подтвержденную сплетню о турецком или арабском происхождении Кальеса (отсюда и мечети с караванами).
Вероятно и то, что Флореса убили по указанию или, по крайней мере, не без ведома Обрегона, так как принципиальный генерал не согласился бы с переизбранием бывшего президента, что запрещалось тогда Конституцией.
Относительно мотивов самого Обрегона, побудивших его идти против основного постулата революции и добиваться переизбрания, существует несколько версий. Сам Обрегон говорил, что не считает генерала Серрано достойным высшего поста в государстве: «Я отправил его в Европу избавляться от старых пороков, а он привез оттуда новые». Но такое объяснение вряд ли можно принять всерьез – помимо Серрано можно было бы найти и другого генерала, подходящего и преданного. Например, того же Амаро.
У американского посла в Мехико Шеффилда была более убедительная версия, полученная им непосредственно от Обрегона. После ухода с поста президента в 1924 году Обрегон возобновил свой бизнес по продаже нута за границу. Его кооперативу помогли государственные кредиты на 2 миллиона песо. За государственный счет была построена железнодорожная ветка от ранчо Обрегона к тихоокеанскому порту.
Но весь этот протекционизм не помог бывшему президенту добиться преуспевания в делах. Ряд стран, в том числе Испания, ввели высокие пошлины против мексиканского экспорта. К тому же сам Обрегон придерживал большие запасы продукции в надежде на рост мировых цен, которые упорно не желали расти. Все это привело его на грань банкротства. Но если долги мексиканским государственным банкам Обрегон погашать и не собирался, то его долги американской компании «Грейс и Ко» были куда более серьезным делом. 31 мая 1927 года Шеффилд сообщил в Вашингтон: в беседе с представителем крупной американской компании «Уэллс Фарго» Обрегон прямо заявил, «что он будет разорен в финансовом смысле, если президентом станет тот, кто недоброжелательно относится к нему и его политике».