История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Как мы уже говорили, китайцев ненавидел не только малообразованный Вилья, чьи части нередко грабили китайские лавки и убивали их хозяев. Еще в 1913 и 1915 годах в родном штате Обрегона Соноре проходили уличные антикитайские погромы, во время которых китайцев били и раздевали догола на улицах. В 1919 году губернатор Соноры «прогрессист» де ла Уэрта направил послание парламенту штата, в котором говорил об «антагонизме» между китайцами и мексиканцами из-за китайского монополизма в бизнесе и распространения заразных заболеваний. Под влиянием этого послания парламент штата в 1919 году принял закон, обязавший всех иностранцев нанять на свои предприятия минимум 80 % мексиканцев. Это была явно антикитайская мера (американские предприниматели и так не работали сами).[220]

Позднее Сонора пошла еще дальше: китайцев обязали с 1925 года жить в специальных гетто. За два года до этого в штате были запрещены браки между китайцами и мексиканцами. Затем китайские гетто возникли в Синалоа, Мичоакане и Сакатекасе. За проживание вне гетто китайцев наказывали штрафами и тюремным заключением. Надо отметить, что во многом мексиканское законодательство подражало здесь законам, существовавшим в то время в США.

Тем не менее Обрегон, как и его преемник Кальес, понимая важность китайского малого бизнеса для мексиканской экономики, старались не допускать откровенного физического насилия над эмигрантами из Поднебесной. В сентябре 1925 года федеральная армия силой подавила антикитайские погромы в Соноре. Ранее, в июле того же года президент Плутарко Кальес[221]

встретился с лидерами Антикитайской лиги (таких ксенофобских групп в Мексике было немало) в Торреоне. Выразив, по сути, сочувствие «борцам за чистоту нации», он, лишь попросил не ставить насилием под удар мексикано-китайский договор 1899 года, так как Мексика должна соблюдать свои международные обязательства. Это не помешало упомянутой лиге совершить антикитайский погром на рынке Торреона уже в следующем году. КРОМ пикетировал и закрывал китайские магазины и закусочные под предлогом того, что их владельцы не нанимают на работу мексиканцев.

Антикитайский расизм дал свои плоды – если в 1926 году в Мексике насчитывалось 24 218 китайцев, то в 1940 году их количество сократилось до 4856 человек.

Необходимо подчеркнуть, что первый советский полпред в Мехико Станислав Пестковский вскоре после своего приезда в октябре 1924 года беседовал с китайским посланником и предложил «содействие в воздействии на мексиканское правительство и общественное мнение в духе против этой кампании (к которой присоединились и лабористы)». Пестковский просил, чтобы китайское посольство сообщало ему о ходе переговоров по этому вопросу с мексиканскими властями. «Китаец уклонился от ответа».[222]

Несмотря на то, что публично Обрегон называл армию «самой мощной ветвью революции», он с самого начала своего пребывания у власти стал создавать на местах вооруженный противовес местным военным вождям. В тех штатах, где генералы вели себя особенно своевольно или просто подозрительно, Обрегон позволял вооружать крестьян из местных отделений аграристской партии Сото-и-Гамы или рабочих из лабористской партии Моронеса. В случае военного мятежа правительство могло опереться на вооруженную силу аграристов и лабористов. Если же последние проявляли излишнюю самостоятельность, организуя несанкционированные забастовки или настойчиво требуя землю, то армейские части использовались уже против этих вчерашних союзников. Часто против крестьян бросали и бойцов «социальной обороны», в которой состояли в основном зажиточные люди. Зачастую «социальная оборона» находилась на содержании у помещиков и жестоко терроризировала местных крестьянских вожаков, не останавливаясь перед убийствами наиболее активных сторонников аграрной реформы.

Отношение Обрегона к политическим организациям крестьянства уже в первом своем письме из Мехико в Москву прекрасно охарактеризовал советский полпред Пестковский: «Обрегон вел очень хитрую политику. В тех местах, где были сильны помещики (враги мексиканской «революции»), он давал крестьянам вооружение, используя их силы против своих врагов (Veracruz). Там же, где помещики были слабы, а крестьяне – крепки – Обрегон разоружал последних (Юкатан)».[223]

Обрегон называл свое правительство «рабоче-крестьянским», так как и аграристы, и лабористы его не только официально поддерживали, но и занимали высокие посты на федеральном уровне. На самом же деле он видел в рабочей и крестьянской партиях инструменты своего господства над этими беспокойными слоями населения и противовес армейской верхушке. Это был классический бонапартизм режима, не имевшего твердой социальной опоры в обществе. Для себя Обрегон узурпировал роль политического арбитра, что позволяло ему контролировать обстановку на местах.