История моей матери. Роман-биография

— Я-то сам жить там не буду — надо хоть за тобой эту комнату застолбить, а то останемся, как сейчас, без места, в тамбуре. Вдвоем легче, чем одному. — И пояснил: — Они ко мне относятся без большого уважения. Они народ оседлый, положительный, а меня мотает по свету: ни профессии, ни семьи, ни положения. Люсетта — хороший, конечно, человек, но семью с ней заводить поздно: не в том уже возрасте… А теперь еще сомнительными делами занялся в их представлении… — Круглое, лукавое лицо его заулыбалось виновато и с чувством неловкости — он словно каялся перед ней за старые и новые грехи, но делал это не вполне искренне, а как бы с розыгрышем: такое впечатление было от многих его душевных движений и поступков. — Так что ты мне там для поддержки будешь. Рабочая солидарность, верно? — и ткнул ее в бок: как какого-нибудь приятеля-работягу, так что ее бросило в сторону. — Я ж знаю, ты в ячейку ходишь. Энгельса читала и другим пересказывала.

— А ты откуда знаешь? — Ее все время тянуло говорить ему «вы», но он настаивал на более родственном обращении.

— Жан рассказал. Мы с ним долго о тебе говорили. В кафе вашем, где они обосновались. Мне родня нужна, чтоб лицей провернуть. Тебе дальше учиться надо.

— Чтоб деньги дали?

— И это тоже. Учиться-то ты бесплатно будешь. Стипендиатом. — Он поглядел на нее мельком. — Есть такие места для неимущих, но одаренных детей. А ты, говорят, такая. Но тут знакомства нужны: у матери они есть, ей ничего не стоит поговорить с кем надо. Они эти места для себя держат. Для того и завели: чтоб детей любовниц устраивать. Таков уж наш мир, капиталистический. Почему, думаешь, мы с ними боремся?..

Он был из своих, красных, и говорил их языком, но Рене стало неуютно — оттого, что ее прочили в такую компанию. Она плохо представляла себе, что такое дети любовниц, но смутно чувствовала, что соседство это не очень лестно.

— А деньги тогда зачем?

— Деньги никогда не помешают. Тебя ж кормить и одевать надо. В лицее, куда ты пойдешь, в старом и заштопанном не походишь. Мы все это с отчимом обговорили. Он согласился тебя учить, если я буду кой-какие деньжата подбрасывать. Стипендию своего рода. У меня денег нет: не держатся они у меня — вот я и обратился к ним, а они решили тебя на семейный совет вызвать: посмотреть, с кем дело имеют. Вдруг такая же непутевая, как я. Мои рекомендации их только настораживают… А у меня денег нет, потому что профсоюзы плохо платят. За повышение тарифов борются, а как своим платить, так хуже всяких эксплуататоров.

— А чем ты занимаешься?

— Я анархист, — уклончиво отвечал он.

— Это работа такая?

Он усмехнулся.

— Скорее, призвание. Не говори никому, а моим — в особенности. И сама забудь. У нас с этим путаница. Есть анархисты, которые бомбы бросают, — их все боятся, мы к ним не имеем отношения. Мы анархо-синдикалисты… — и, оборотившись на соседей по тамбуру, еще больше понизил голос, хотя и до этого говорил полушепотом, а соседи вокруг были заняты кем угодно, но не ими. — Не знаешь, что это — анархо-синдикалисты?

— Нет.

— Я как-нибудь расскажу — в другой обстановке и в другом настроении… У тебя отчим — коммунист?

— Да.

— Мы с ними во многом сходимся, но во многом и расходимся и никогда не сойдемся окончательно. У них аппарат превыше всего, дисциплина, подчинение рядовых членов руководству, а мы считаем, что все наоборот: все лучшее рождается снизу. Твой отчим, правда, тоже из нашего теста и напрасно, кажется, забрел в их казарму. Поэтому-то мы с ним так легко договорились. Много денег он не возьмет, а этим, — он показал вперед по движению поезда, — ничего не стоит выделить из своих бумажников. Ты только не говори им про Жана и про ячейку. Хватит им меня да Камилла. Поменьше болтай вообще.

— А кто такой Камилл?

— Дядю своего не знаешь? — удивился он, но вспомнил: — Хотя откуда? Вы ж совсем от нас оторвались. Надо было мне раньше свести тебя с ними … И Жоржетта ничего не говорила?

— Нет.

— Сильно разозлилась, значит. Хотя есть на что, с другой стороны… Камилл — тоже коммунист, но такой, что больше на чиновника похож. На бюрократа. Он и в детстве такой был: от сих до сих и ни на шаг в сторону. Кого только нет в их движении. На все вкусы найдутся. Если власть возьмут, ничего во Франции не изменится. Потому как разойдутся по начальственным местам — в соответствии со своими наклонностями…