История моей матери. Роман-биография

— Вот, смотрите: хожу! — Он пытался встать на ноги, которые его не слушались, и бормотал косноязычно — таким тоном и с таким видом, будто они ему мешали или не верили. — Я еще поработаю! Мне нужно защитить докторскую! — и повалился бы, если бы жена с сыном его не удержали. На следующий день его не стало. На вскрытии нашли размягчение мозга величиной с целое полушарие, не считая других свежих и старых очагов, так что непонятно было, как он мог с этим еще вставать и разговаривать…

Его похоронили со всеми почестями на Кунцевском кладбище. В последний день о его смерти узнало Управление и прислало на похороны представителей. После него не осталось ни богатств, ни ценностей — если не считать дачи, на которую можно было махнуть рукой, потому что произошла как раз та ситуация, о которой предупреждал чиновник райсовета. Старший сын: на него теперь взваливалась семейная ноша — пошел туда на прием. Ему подтвердили, что права на участок семьей потеряны вместе со смертью его владельца.

— Но у нас там и сарай стоит, и беседка?

— Пожалуйста, переносите их в другое место, — был вежливый ответ. — Никто их у вас не отбирает…

«Никто не отбирает!» Что делать? Дачу было жалко до слез: к ней все привыкли. Помогло безумие матери: не было, говорят, счастья, так несчастье подвезло. Рене ведь развелась с Яковом и разделила имущество — но не довела дело до логического завершения: в частности, дача оставалась формально собственностью одного Якова. Самуил взял решение суда, пошел с ним в БТИ: Бюро технической информации — место, где у нас собираются документы о владении имуществом. В конторе сидела небольшая беременная женщина — почти девочка с животом: можно было попробовать.

— Нельзя ли задним числом внести в документы эти изменения? — спросил Самуил, когда она вытащила папку с их делом, и подвинул ей решение суда. — Мать разделила по суду эту дачу.

— Так когда это было? Восемь лет назад? Нет, конечно.

Нет так нет. Он не ждал другого, нарочито медленно собрал бумаги, встал, поглядел на нее еще раз — она не смотрела в его сторону — и вышел.

Пройдя метров двадцать, он вдруг остановился, решил испытать счастья еще раз и вернулся.

— Может быть, все-таки пойдете навстречу? — униженно попросил он. — Дача пропадает. — И она, не говоря ни слова, не прося ничего взамен, взяла папку с делом и вписала в него задним числом мать как вторую собственницу дачи и участка: это был второй, после капитана КГБ, ангел-хранитель этого дома.

Все остальное было делом техники и конспирации. Нельзя было, чтобы о случившемся узнали тузы района, которые наверняка уже распорядились пустующим участком. Самуил подготовил необходимые документы и подал их в комиссию райисполкома. Надо было видеть, с каким неподдельным изумлением изучал и рассматривал их начальник того самого БТИ, где сын получил спасительную приписку. Но дело было сделано, теперь требовались лишь обычные юридические муки и хождения по судам, чтоб передать Рене вторую половину владения, — дачу можно было строить, и Самуил этим и занялся. Мать и брат помогли деньгами, выручила страховка — старший отдал этому делу три года жизни, но зато дом поднялся лучше прежнего: кирпичный, с газом, со всеми удобствами. Единство и престиж семьи были восстановлены.

Жизнь продолжалась. Рене старела, ей стало трудно работать, да и переводила она теперь хуже: из-за границы начали поступать рекламации — она пошла на пенсию. Пришла перестройка, с нею возможность публиковаться (за свой счет или за счет спонсоров) — старший не замедлил ею воспользоваться и кое-что напечатал. Он хотел быть напечанным и во Франции, и Рене перевела ему его рассказы — один из них действительно увидел там свет, но это мало что изменило в жизни их обоих: книги теперь не то, чем были раньше. Но с Самуилом все было в порядке: он избрал себе надежную, как бетон, профессию и работал в прежнем качестве, как если бы в стране ничего не происходило. Хуже было с Сергеем. Новая жизнь — или, скорее, новая власть — распустила чуть ли не все научные институты, на которые сразу не стало хватать денег, — он вынужден был оставить научную карьеру и уйти на вольные хлеба в бизнес. Хлеба оказались поначалу обильны, потом оскудели, он еле вылез из-под развалин фирмы, которая была организована его бывшими товарищами по институту, и в последующем должен был, как многие другие, постоянно искать себе работу и приработки; сам он, правда, не жаловался и не жалел, как мать, утраченного.