Сказанное относится и к Гунтеру. Он тоже пожелал посвататься к Брюнхильде, не видя ее и зная о ней только то, что она красива, знатна и обладает необычайной физической силой. В первой же строфе VI авентюры, где впервые упомянута Брюнхильда, переводчик спешит сообщить нам, что «король и впрямь любовь питал к красавице одной» (строфа 325). В оригинале иначе: речь идет именно о намерении Гунтера за нее посвататься и о радостном ожидании им этого события, о его душевном подъеме.
С minne как чувственным влечением в переводе тоже обстоит не все благополучно. Гунтер, потерпев жалкое фиаско в первую брачную ночь, делится наутро своею горестью с Зигфридом: «Я к ней со всей душою, она ж меня, мой друг, / Связала и повесила на крюк в стене, как тюк» (строфа 649). Так перевел Ю.Б. Корнеев. Несколько более расплывчато выразился М.И. Кудряшев: «Я к ней, было, с любовью…» Но в подлиннике сказано «do ich si wânde minnen», и означает это в данном тексте не душевное движение, а — to make love! Такое же значение имеет глагол minnen и в строфе 528. Смысл перевода Корнеева: «Но не исторг у девы жених любви залог», признаюсь, мне не ясен, и я предпочел бы старый перевод: «Но не хотела дева ласкать в пути бойца / И сберегала ласки до самого венца…», если бив нем, как и в новом переводе, вместо «венца» стояло — «свадебный пир». Дело в том, что церковное венчание в то время не было обязательным обрядом, и заключение брачного соглашения и сопровождавшее его торжество делали брак законным. «Венца» нет и в строфах 52 и 295. Наконец, там, где Корнеев переводит: «чтоб ты в свой час и срок / Женой невесту Нудунга торжественно нарек», — надлежит читать: «Так что ты сможешь ласкать ее нежное тело» (строфа 1906). Имеется в виду языческий брак.
Воздерживаясь от более детального разбора материала, я хотел бы лишь подчеркнуть, что понятие minne охватывало чрезвычайно широкий и сложный комплекс чувств и отношений, которые невозможно выразить как-то однозначно. Их диапазон простирается от крайней спиритуализации любви до прямолинейной чувственности[79]
. Любовь, как и другие эмоции, в разные эпохи и в различных культурах приобретает специфическую окраску и своеобразные формы. Это, конечно, необходимо в полной мере принимать во внимание при интерпретации литературного произведения, которое отделено от нашего времени почти восемью столетиями и всею наполняющей их историей развития и трансформации человеческого эроса.Повторю еще раз: «Песнь о нибелунгах» — рыцарская эпопея. Герои ее, все без исключения, принадлежат к аристократической верхушке общества — это короли, принцы, знатные люди из их окружения, могучие вассалы и слуги. Зигфрид, который в более ранних сказаниях и песнях был безродным найденышем, воспитанником сказочного кузнеца, перейдя в рыцарскую эпопею, превратился, в соответствии с имманентными для нее требованиями, в нидерландского принца, наследника престола, хотя следы предшествующей его трактовки еще и заметны в «Песни о нибелунгах».
Рыцарская эпопея игнорирует простонародье, оно в принципе не может фигурировать в ней. Когда речь заходит о подданных короля, то имеются в виду его благородные вассалы. Если упомянуты «бедняки», то обычно под ними подразумеваются не обездоленные люди, а недостаточно обеспеченные рыцари. Из неблагородных в песнь могут попасть лишь бюргеры, — поскольку действие песни в значительной части протекает в Вормсе.
Между тем в новом переводе «Песни о нибелунгах» появляется народ. Так, при описании торжеств в связи с посвящением Зигфрида в рыцарское достоинство в песни сказано, что в соборе царила невероятная давка: всем хотелось присутствовать при пышной церемонии. Как это переводит Ю.Б. Корнеев?