История О

В одной пословице говорится, что, для того чтобы все простить, достаточно все понять. Так вот, мне всегда казалось, что у женщин - как бы универсальны они ни были - все происходит совершенно наоборот. У меня было много друзей, и они всегда принимали меня за того, кто я есть на самом деле, и я, в свою очередь, принимал их так же. Но нет на свете женщины, которая не старалась бы изменить своего любимого мужчину и измениться при этом сама. Так, словно пословица лжет, и им достаточно все понять, чтобы совершенно ничего не простить.

Нет, Полин Реаж не прощает себе почти ничего. И если быть до конца откровенным, я даже спрашиваю себя, не преувеличивает ли она немного; и действительно ли женщины, существа "ей подсобные", похожи на нее в такой степени, как она это предполагает. И, однако, очень многие мужчины слишком охотно признали бы ее правоту.

Нужно ли жалеть о пропаже списка, составленного рабами с острова Барбадос? По правде говоря, я опасаюсь, что добрый анабаптист, который записал его, мог испортить ту его часть, которая относилась к апологетике, множеством общих мест и давно избитых плоских истин: что рабы, например, будут существовать всегда (это, во всяком случае, очевидно любому, у кого есть глаза); что они всегда будут абсолютно одинаковыми (об этом, впрочем, можно поспорить); что нужно смириться со своим положением, а не сетовать на судьбу, тратя без толку время, которое можно было бы посвятить играм, размышлениям и обычным своим удовольствиям... И прочее в том же духе. Но я думаю, что он скорее всего не сказал правду: что рабы Гленеля просто любили своего хозяина, что они не могли обойтись без него. Это в конечном счете как раз та самая истина, из которой "История О" черпает свою решимость, свою непостижимую скромность и благопристойность и этот мощный спокойный ветер яростного фанатизма, который продолжает дуть, не прекращаясь ни на один миг.

Жан Подан

ЛЮБОВНИКИ ИЗ РУАСИ

Как-то теплым осенним вечером возлюбленный, пригласив О. на прогулку, привез ее в парк, где они никогда раньше не бывали. Некоторое время они неторопливо бродили по его тенистым аллеям, а потом долго, до наступления сумерек, лежали, прижавшись друг к другу, на чуть влажной траве лужайки и целовались. Возвращались они, когда уже совсем стемнело. У ворот парка их ждало такси.

- Садись, - сказал он, и она, подобрав юбки, забралась в машину.

О. была одета как обычно: туфли на высоком каблуке, шелковая блузка, костюм с плиссированной юбкой, сегодня - еще и длинные тонкие перчатки; в кожаной сумочке лежали документы и косметика.

Такси плавно тронулось с места. Никто не произнес ни слова и О. решила, что шоферу заранее известно, куда ему ехать. Ее возлюбленный задернул шторки на окнах, и О., думая, что он хочет поцеловать ее и ждет, чтобы она поскорее обняла его, торопливо стала снимать перчатки. Но, остановив ее предостерегающим жестом, он сказал:

- Давай свою сумочку - она тебе будет мешать.

Она послушно отдала свою сумку, и он, отложив ее в сторону, добавил:

- На тебе слишком много всего надето. Отстегни подвязки и сними чулки. Сделать это оказалось не так просто - машину все время покачивало. К тому же О. боялась, что шофер внезапно обернется и застанет ее за этим занятием, и потому О. заметно нервничала.

Она стянула чулки, оголив ноги под юбкой, и почувствовала, как по нежной коже скользят подвязки.

- А теперь расстегни пояс, - сказал возлюбленный, - и сними трусики.

Это оказалось куда проще - надо было лишь немного приподняться и провести руками по ягодицам и ногам. Взяв у нее трусики и пояс, он убрал их в сумочку.

- Приподними рубашку и юбку, - шепнул он немного погодя, - так чтобы между тобой и сиденьем ничего не было.

Холодный скользкий материал сидения прилипал к незащищенным одеждой бедрам, и от этого неприятного ощущения О. начала дрожать. Потом он заставил ее одеть перчатки.

Она боялась спросить Рене, куда они едут и почему он сам молчит, почему не целует ее, а главное: зачем он раздел ее и сделал столь беззащитной. Он ничего не запрещал ей, и все же она не осмеливалась ни свести колени, ни положить ногу на ногу - так и сидела, широко разведя бедра и упираясь затянутыми в перчатки руками в сиденье.

- Здесь, - неожиданно громко заявил он.

Машина остановилась. О. из-за шторки разглядела высокое стройное дерево, а за ним похожий на небольшой отель дом. Перед домом располагался дворик и крошечный сад.

О. подумала о многочисленных гостиницах предместья Сен-Жермен. В машине было темно. Снаружи лил дождь.

- Сиди спокойно, - сказал Рене, - не волнуйся.

Протянув руки к воротнику ее блузки, он развязал тесемки и расстегнул пуговицы. Она радостно потянулась к нему, думая, что он хочет погладить ее грудь. Но нет... Он нащупал бретельки лифчика и, перерезав их маленьким карманным ножиком, отбросил его. Теперь грудь была обнажена и свободна от стеснявшей ее материи.