История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Ксендз Жудра скоро вышел и направился прямо в комнату, в которой Ядзя со служанкой бдила над больным. Он нашёл её на стуле рядом с ложем, с заломанными руками на коленях, с глазами, уставленными на больного, заплаканная. Женщина, которая состовляла ей компанию, сидела рядом, но давно спала.

Ксендз шепнул, чтобы Ядзя шла к матери, но Ядзя только покачала головой.

– Я тут должна сидеть, потому что ему от этого спокойней и лучше, – произнесла она тихо.

– Но он уснёт и ему гораздо лучше от того будет, потому что сил наберётся.

Ядзя покачала головкой, ксендз настаивал, таким образом, она потихоньку встала и прошла несколько шагов, когда Янаш, словно почувствовав её отдаление, вскочил с криком и воскликнул:

– Татары! Татары! Никита, вставай, заслоним женщин, стреляй!

Лихорадочный, дикий голос Янаша и его вскакивание, как бы искал оружие, тут же вернули Ядвигу. Она подошла снова к ложу и сказала:

– Прошу лежать тихо. Мы в замке!

Больной замолчал, огляделся, послушал, она повторила ещё раз то, что говорила, он что-то пробормотал и послушный лёг на подушки. Ядзя приложила ему руку ко лбу, задержала её так на мгновение – и он снова начал засыпать. Ксендз Жудра смотрел немного удивлённый и обеспокоенный. Он дал ей, ничего не говоря, знак, чтобы ушла. Послушная девушка отняла ручку и скоро больной начал стонать и двигаться. Она посмотрела на ксендза, приложила ручку и он утих.

– Панна мечниковна, – сказал ксендз Жудра, – уж только идите, я на него способ найду.

Хоть с видимой досадой и постоянно оборачиваясь к нему, Ядзя всё-таки ушла. Янаш задвигался и начал стонать, ксендз нагнулся к нему и сладко проговорил. Впрочем, девушку уже не видели, так как, должно быть, она ушла к матери. Таким образом, она вошла с опущенной головой, медленно, задумчивая. На пороге её приветствовала объятием мечникова.

– А! Что за день, что за день, дитя моё! Я в себя ещё прийти не могу. Бог мне тебя спас. Слёзы благодарности текут. Иди, отдыхай, Корчаку ничего не будет…

– Он очень страдает, мама, а во сне, если бы видели, ни о чём другом не говорит, только о тебе и обо мне. Ему ещё снится страшная минута.

– Я всю жизнь её помнить буду, – отпарировала мечникова, – так как она на моей совести…

– И на моей, мама! Постоянно его преследовала, что трус, Боже мой! – воскликнула девушка и закрыла глаза.

– Однако же, Ядзя, – добавила тихо мать, – нехорошо, чтобы ты там слишком долго просиживала при нём.

– Почему? – спросила удивлённая Ядзя.

– Не время тебе это объяснять, дитя моё, почему я не хотела бы, чтобы достойный Янаш имел тебя беспрерывно перед глазами. Вы и так уже чересчур привыкли друг к другу.

Ядзя так была удивлена этой речью, что некоторе время стояла, словно не могла её понять.

– Но, мама!

– Дорогая Ядзя, он молодой, его голова легко закружиться может.

Девушка, казалось, ещё не понимает, но на её лице выступил румянец.

– Почему его голова должна закружиться? – спросила она медленно. – Мы друг с другом с детства как сестра с братом. Что же в этом плохого? А вчера или сегодня – ибо уже не знаю, когда – его кровью наша дружба запечаталась.

– Но я вам этой братской приязни не возброняю, – отозвалась мать, немного смутившаяся, – но… только…

– Говорите всё, мама, – вставила Ядзя, – прошу, прошу.

– Невозможно так слишком привязываться, хотя бы к брату, – прибавила мечникова. – Жить друг с другом вместе не будете.

– Как это? Почему?

– Всё-таки и его судьба куда-нибудь позовёт, и ты, ты оставишь нас и пойдёшь с кем-то другим.

Ядзя вздохнула.

– Я о том думать не могу! – сказала она. – Без вас, без отца, без тебя, без него. А! Как же я могла бы жить! Не говори мне об этом.

– Нас, дитя моё, – говорила серьёзно мать, – мы будем у тебя всегда, мы не оставим тебя и не отдадим тебя никому, чтобы кто-нибудь моего единственного ребёнка похитил далеко, но Янаш! Из него будет либо солдат, либо хозяин, он должен куда-то пойти искать счастья, добиваясь доли собственной силой. С ним всегда мы не будем.

Ядзя стояла глубоко задумчивая, ещё не желая понять слов матери и принять за правду. Она считала это только угрозой, угрозой не совсем ясной.

– Признаюсь, мама, что я, где бы ни была, Янашка взяла бы себе. Я не могу даже подумать о том, чтобы без него жить – так к нему привыкла.

– Но как раз это – плохо! – воскликнула мечникова.

– Плохо? – повторила, спрашивая, Ядзя.

Мать поцеловала в лоб невинного ребёнка, прижала к себе и хотела его отправить, дабы отдохнула, но девушка обратилась к ней ещё:

– Почему Янаш должен искать счастья и доли среди чужих? Не можем ли мы ему её обеспечить? Я бы с ним как с братом разделила! А! очень охотно!

– Оставь это отцу, дитя моё, – закончила мать, – это к нему относится, а теперь усни, прошу тебя. Иди, если хочешь, говорю тебе, что приказываю.