История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Дунди по-прежнему спала: Элфи прислушалась к ее посапыванию. Нет, не надо тревожить Дунди, да и ей самой тоже незачем идти: к телефону все равно не подпустят, да и незачем. Обо всем договорятся с дедушкой.

Бабушка наконец оделась и, шаркая, вышла, оставив дверь открытой. Элфи слышала, как шлепают ее тапочки по ступенькам лестницы. Сколько же сейчас времени? Она подняла голову и посмотрела на будильник, стоявший на комоде. Половина одиннадцатого. Еще не так поздно. В доме еще не спят. Слышно, как гудит лифт. Какой-то жилец поднимается на пятый этаж; наверное, играл внизу в карты, ведь в это время из дому выходить нельзя — запрещено. Медленно-медленно ползут минуты. Дунди чуть слышно застонала во сне. Элфи поднялась, достала из бабушкиной ночной тумбочки горшок, посадила на него девочку. Дунди, повалившись на Элфи, так и не проснулась. Бедняжка! Твой отец и мать звонят из Вены… Из Вены!

Дунди опять спит. Пожалуй, прошло не меньше десяти минут, с тех пор, как выбежал дедушка. Куда они запропастились? Неужели так долго разговаривают по телефону? В открытую дверь снаружи проникла стужа. В комнате стало совсем холодно. Элфи вскочила, чтобы закрыть дверь. Некоторое время она стояла у открытой двери в длинной бабушкиной ночной рубашке. «Может, сходить за ними? Нет, не пойду!»

Она закрыла дверь, вернулась в комнату, но уже не ложилась, а села на диван и стала ждать.

Значит, так и получилось, как говорила тетя Йоли. Они уже в Вене. Уехали, бросили их.

Сколько прошло времени? Наверное, минут двадцать. Они, очевидно, разговаривают с доктором. Дедушка частенько заходит к ним, выполняет кое-какие поручения, а бабушка штопает, шьет на их семью.

Наконец за дверью послышалось покашливание, шлепание. Бабушка входит в слезах, у дедушки и сейчас дымится между пальцами сигарета. Видимо, доктор угостил.

— Ну, внученька, — сказала бабушка, — в тебе они не нуждаются. Велят отправить к ним только малышку.

Элфи застыла, не проронив ни звука.

— Не могли, говорят, приехать за вами, тогда задержали бы пограничники, — продолжала бабушка. — Им, видишь ли, пришлось спешить, потому что проводник все время торопил, стращал, что если они не поспешат, то он всех бросит, а их там целая компания. А все деньги отдали уже тому проводнику: больше десяти тысяч форинтов. Если бы они приехали за вами, то не перешли бы границу.

Бабушка сидела за столом, утирая слезы. Дедушка стоял у шкафа; старческие глаза его излучали какой-то странный сероватый блеск.

— Они назвали какую-то тетю Гизи, — как бы вспомнив, продолжала бабушка, — она живет на улице Синег. Надо туда отвести малышку, а они уж доставят ее к ним. Но только скорее, потому что они хотят ехать в Южную Америку. Они уже и в список внесены.

Элфи наконец вышла из оцепенения и заговорила:

— А… Они все равно не поедут. Только говорят!

И, прочитав немой вопрос в обращенных на нее взглядах, продолжала:

— Это сестра дяди Шандора… Они еще раньше собирались уехать и дядю Шандора подбили. Но сами не поедут. Боятся!

Дедушка, словно только того и ждал, чтобы взорваться:

— Ну, что я говорил! Слыхала? Не отдадим… Никому не отдадим!

— Не мели пустое! — опять заплакала бабушка. — Мать изведется по ней, сердце не выдержит!

— А если не выдержит, — продолжал дедушка так взволнованно и горячо, будто из уст его вылетали не слова, а раскаленные камни, которые жгли его, как огнем, — тогда пусть едет домой! Домой дорога не заказана! Кто ей запрещает? О ней, — и дедушка дрожащим узловатым пальцем показал на Элфи, — у нее не болит сердце? Не она ее воспитывала! И выходила, когда Элфика тяжело болела, тоже не она! Десять тысяч форинтов пожалели… те, что отдали проходимцу, который провел их через границу! А? Так пусть знают! Не отдам!

— Ты думаешь, что тебе все еще тридцать лет? — заломила руки бабушка. — Тебе уже шестьдесят семь, а ты все еще собираешься воспитывать! На какие средства?

— Через два года я буду прилично зарабатывать! Бабушка! До тех пор тоже проживем! Ведь я кое-что получаю. И отец поможет… В крайнем случае я на танцы перестану ходить!

— Молчи уж, ведь ты совсем голая… Пары белья лишней нет…

— Не беда, — снова заговорил дедушка уже спокойнее. Теперь его слова катились, как тяжелые железные колеса по укатанной дороге, чувствовалась их весомость в наступившей тишине. — Пусть себе едут в Южную Америку. Пусть у них будет своя машина. Мы не пропадем без них. Видишь, — и он опять показал пальцем на Элфи, — велика ли, и вся-то от горшка два вершка, а сердце все-таки имеет. Она уже потрудилась для этой малышки больше, чем ее родная мать. Если у меня не станет сил носить корзину, она не даст этой малышке умереть с голоду. Но на танцы ты все-таки ходи, — добавил он и в упор посмотрел на Элфи. Теперь не палец, а глаза дедушки устремлены на нее. — Ты молоденькая. Самая пора на танцы ходить. — И его маленькие глаза заулыбались.

— Глупые же вы, как я посмотрю, — вздохнула бабушка. — Завтра все-таки схожу к той тете Гизи, на улицу Сигет.