История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Придя в лес, он оглядывал свою работу. Если случалось, что бурей срывало со старого, дряхлого дерева одну-две ветки, Ферко так исправлял свой рисунок, чтоб он снова точь-в-точь походил на дерево. Ведь стоит дереву потерять одну-две ветки, как оно сразу же принимает другой вид, тогда как человек, будь он хоть в яловых, хоть в хромовых сапогах, все равно остается все тем же. Батрак ли, забредший сюда в поисках палки для кнутовища, охотник ли, загнавший зайца, — оба они, хоть и разные люди, одинаково топчут то, что щадят ящерицы… На чьих бы ногах ни были сапоги, в искусстве их обладатели не разбираются!

Так рос Ферко, и людям он казался ненормальным. Уж такой он на свет родился, ничего не поделаешь! Рисование не было для него развлечением, как для других детей, рисовал он не для потехи, а сознательно, хоть и не отдавал себе в этом отчета. Мальчик изображал на песке заходящее солнце и тоненьким стебельком строго выводил вокруг него лучи, пробивавшиеся сквозь облака. Но рисунок этот никогда не удовлетворял его. На песке солнца не нарисуешь! И все же со свойственным ему упорством Ферко не оставлял своих трудов и на второй и на третий день с бьющимся от волнения сердцем старался преодолеть ту пропасть, которая существует между солнечными лучами и песком. Он верил, что когда-нибудь это ему удастся.

Когда жители экономии ложились спать и летняя ночь окутывала все полумраком, Ферко усаживался во дворе на каком-нибудь перевернутом плуге или забирался на телегу и весь отдавался состоянию, которое житель степей на своем скупом языке характеризует так: «блажь нашла». Мягкий лунный свет озарял все вокруг, тихий ветерок пролетал над бескрайней степью, донося едва слышный таинственный шорох леса: все сияло, белел песок, блестели лемехи плугов, с далеких хуторов доносился лай собак. Чудесные мысли, таинственные желания рождались в это время в сердце мальчика, они приводили его в содрогание. Как бы изобразить все это на песке — и лай собак, и лунный свет, и шум леса?

Подолгу, не отрываясь, созерцал он все кругом: свет, озарявший стены дома, тени, отбрасываемые плугами. Тяжело вздыхая, он снова убеждался, что всего этого не передать на песке. Невозможно. И верно, терзавшие сердце малыша страдания были тягостны, ибо по временам он даже стонал.

Но так продолжалось лишь до той поры, пока старый батрак не угадал талант в молчаливом и замкнутом ребенке. Он заметил, что мальчик наблюдателен, а кому же, как не свинопасу, больше всего нужна наблюдательность? И в один прекрасный день, когда управляющий перевел бывшего свинопаса в батраки, старый скотник своей властью поставил Ферко на эту должность.

С тех пор жизнь Ферко изменилась. Он перестал быть непутевым бездельником, который забирается в самую глушь леса, тайком выходит по ночам из дому, чтобы только поглядеть на луну. Он стал сознательным тружеником, самостоятельно зарабатывающим себе хлеб насущный.

В городе пьяного, что валяется в грязи, называют «свиньей». Если ребенок чумазый и руки у него в чернилах, то с легкой руки легкомысленных горожан и он «свинья». Однако свинья весьма степенное и довольно понятливое животное, заслуживающее того, чтобы за стадом присматривал серьезный и сознательный человек. С этим в деревне считаются, и поэтому батрачку

вручают лишь тонкий кнутик, который ему по силам, а свинопасу дают сумку, большой кнут, палку с железным наконечником и нож с отменным длинным лезвием. Вещами этими в степи очень дорожат, но свинопасу их доверяют. Надо ж его чем-нибудь отличить от других и создать ему авторитет.

Зимой, например, когда снег не очень глубок, стадо свиней рано поутру выходит в степь. Еще совсем темно. Впереди, переваливаясь с боку на бок, бредет боров, за ним, окруженные поросятами, идут свиньи. Рядом со стадом бежит собака, а позади шествует свинопас, неся палку, кнут, сумку, нож и сермягу. Выйдя на пастбище, боров останавливается и раз-другой хрюкает, вслед за ним останавливается и все стадо. Травы под снегом еще не видно, и свиньи, похрюкивая, разыскивают ее под ногами. Боров обходит стадо, свиньи повизгивают то весело, то серьезно а иной раз и сердито. Пастух, опершись на палку, наблюдает за ними.

Но вот мало-помалу начинает светать, и стадо разбредается в поисках травы; тех, что понеопытней боров сам отводит на хорошее место. Так продолжается до полудня. Если возникают какие-нибудь мелкие недоразумения, боров и собака сами с ними справляются; молодых свиней, случайно забравшихся на лед, они сгоняют оттуда, — ведь так и ногу сломать недолго, а это вовсе не желательно. Пастуху редко приходится пускать в ход свою палку с железным наконечником.