История одного предателя

Это сразу же навлекло на себя подозрения Бурцева, который в это время уже искал таинственного предателя. Но в начале он не заподозрил самого Азефа: как и другие, он в начале не мог допустить мысли о том, что всей террористической работой партии руководит агент полиции, - и думал, что предателем является кто-то из людей, близких Азефу, который пользуется последним, как ширмой, - и для этой цели отводит от Азефа удары полиции. Под влиянием этой догадки Бурцев стал перебирать в уме все, что ему было известно об Азефе и его ближайших друзьях: кто из них может быть тем таинственным "Раскиным", про которого ему рассказывал Бакай? "И как-то неожиданно для самого себя, - рассказывает Бурцев в своих воспоминаниях, - я задал себе вопрос: да не он ли сам этот Раскин?" Мысль эта казалась чудовищной, но отделаться от нее Бурцев уже не смог: "она, как навязчивая идея, всюду преследовала меня." Почти невольно он начал под соответствующим углом пересматривать все, что ему было известно об Азефе и о Боевой Организации, - и "нередко я должен был признаваться самому себе, что чем больше я отмахивался от обвинения Азефа, тем оно делалось для меня все более и более вероятным".

Так появился человек, который первым в революционном лагере поверил в предательство Азефа - и {277} начал борьбу в целях разоблачения последнего. Для Азефа это было началом конца.

О подозрениях Бурцева Азеф узнал довольно скоро и при помощи Герасимова старался лишить его источников информации о секретах полицейского мира. Но в то же время он использовал эти подозрения и для другой цели: можно считать бесспорным, что именно с этого времени, - вскоре после провала Отряда Никитенко, - Азеф перестает быть полностью откровенным с Герасимовым и начинает многое скрывать от него, - даже из того, что непосредственно относится к боевой деятельности партии. На вопросы Герасимова он все чаще и чаще отговаривается незнанием, - и решительно отказывается наводить справки, ссылаясь на то, что под влиянием кампании Бурцева многие стали относиться к нему с подозрением и его расспросы неизбежно поведут к ПОЛНОМУ провалу.

Для Герасимова этот последний довод был вполне убедителен. История с кампанией против Столыпина и дело с "заговором на царя" с такой убедительностью показали, какие особо важные услуги полицейскому розыску может приносить Азеф, что значение последнего в глазах Герасимова поднялось на огромную высоту. Задача "бережения Азефа" стала в его глазах одной из главнейших задач охранной политики, и он ни в коем случае не был склонен толкать Азефа на рискованные шаги, а скорее был даже готов давать ему советы не размениваться на мелочи и беречь себя для особо важных дел, - для предупреждения террористических актов центрального значения.

Тем более, что возможность возникновения таких "особо важных дел" с каждым днем становилась все более и более вероятной.

Основное свое внимание в области партийной работы после возвращения в Россию в феврале 1907 г. Азеф сосредоточил на общеорганизационных делах: руководил издательской деятельностью, налаживал склады литературы, ставил транспорт ее в провинцию.

{278} В конце концов, ни на какую другую работу он и не был способен: не литератор, не оратор, без интереса к теоретическим вопросам, он не годился и для роли организатора, имеющего дело с живыми людьми, так как за последние годы в нем развились диктаторские замашки, которые отталкивали от него всех мало-мальски самостоятельных людей и с которыми мирились, как с неизбежными недостатками, только те, кто давно и хорошо его знал и высоко ценил за прошлое. Не малую роль в выборе работы играли для Азефа и соображения совершенно иного порядка: расходы на издательскую деятельность, которую Азеф брал под свой контроль, были наиболее крупной статьей партийного бюджета, после расходов на боевую деятельность, - а Азеф всегда любил иметь дела с крупными суммами партийных денег.

Любовь к таким крупным суммам заставила его в этот период заинтересоваться и различными источниками пополнения партийной кассы; именно в это время им был выдвинут план печатания для этой цели фальшивых денег, - план, который не получил движения не из-за отсутствия у Азефа доброй на то воли (Переговоры по этому вопросу Азеф вел с А. С. Турба (расстрелян в сентябре 1918 г. большевиками в Вологде вместе с рядом других социалистов-революционеров), который был хорошим специалистом типографского дела и в тот период руководил легальными типографиями партии.).

Работе этого рода Азеф отдавался с большим усердием, - хотя и без большой пользы для партии. Но для всех было ясно, что она - только временное для него занятие и что на очереди стоит вопрос о возвращении его к его "главной специальности", - к боевой деятельности.