Мы, префект полиции,
предписываем:
Статья 1. Всякие сборища строго воспрещаются. Их немедленно будут разгонять силой.
Статья 2. Всякие призывающие к восстанию возгласы, всякое публичное чтение вслух, всякое расклеивание политических воззваний, исходящих не от установленных законом властей, равным образом воспрещаются.
Статья 3. Выполнение настоящего предписания возлагается на полицию.
Префект полиции
Читал и утвердил
Министр внутренних дел
Другой плакат гласил:
Военный министр
На основании закона об осадном положении
Постановляет:
Всякий, кто будет захвачен за постройкой или защитой баррикады или с оружием в руках,
Дивизионный генерал, военный министр,
Мы воспроизводим эти объявления точно, вплоть до знаков препинания. На плакате за подписью Сент-Арно слова
На бульвары высыпала взволнованная толпа. Возбуждение в центре города росло и захватывало три округа — шестой, седьмой и двенадцатый. Зашумел студенческий квартал. На площади Пантеона студенты, юристы и медики, восторженно приветствовали де Флотта. Мадье де Монжо, пылкий, красноречивый, без устали ходил по Бельвилю, поднимая народ. Тем временем войска все прибывали, занимая главные стратегические пункты Парижа.
В час пополудни адвокат рабочих ассоциаций, бывший член Учредительного собрания Леблон, в квартире которого комитет заседал этим утром, привел к нам какого-то молодого человека. На заседании присутствовали Карно, Жюль Фавр, Мишель де Бурж и я. Этот молодой человек с умным взглядом говорил спокойно и серьезно; звали его Кинг. Его послал к нам в качестве делегата комитет рабочих ассоциаций. Рабочие ассоциации, сказал он, отдают себя в распоряжение избранного левой комитета легального сопротивления. Они могут послать в бой пять или шесть тысяч отважных людей. Порох изготовят сами, ружья найдутся. Рабочие ассоциации просили дать боевой приказ за нашей подписью. Жюль Фавр взял перо и написал:
«Нижеподписавшиеся депутаты дают гражданину Кингу и его друзьям полномочие защищать вместе с ними, с оружием в руках, всеобщее избирательное право, республику, законы».
Он поставил дату, и мы подписались все четверо.
— Этого достаточно, — сказал делегат, — вы скоро о нас услышите.
Два часа спустя нам сообщили, что бой начался. Сражались на улице Омер.
V
Труп Бодена
Как я уже сказал, мы почти потеряли надежду на Сент-Антуанское предместье, но люди, совершившие переворот, еще не перестали тревожиться. После утренних попыток сопротивления и баррикадных боев за предместьем был установлен строжайший надзор. Кто бы ни входил туда, всех разглядывали, за всеми следили и при малейшем подозрении арестовывали. Но иногда полицейские агенты попадали впросак. Около двух часов по предместью проходил человек небольшого роста. Вид у него был серьезный и задумчивый. Ему загородили дорогу полицейский и агент в штатском.
— Кто вы такой?
— Вы сами видите — прохожий.
— Куда вы идете?
— Вот сюда, совсем близко, к Бартоломе, мастеру с сахарного завода.
Его обыскивают. Он сам раскрывает свой бумажник; агенты выворачивают карманы его жилета и расстегивают рубашку на груди; наконец полицейский сердито говорит:
— Мне все-таки кажется, что вы уже побывали здесь сегодня утром; ступайте прочь отсюда.
Это был депутат Жендрие. Если бы они не ограничились жилетными карманами, а обыскали и пальто, они нашли бы там его перевязь; Жендрие был бы расстрелян.
Не попасть в руки полиции, оставаться на свободе и бороться — таков был лозунг членов левой; вот почему мы носили свои перевязи при себе, но прятали их.
Жендрие целый день ничего не ел; он решил зайти домой и свернул к новым кварталам у Гаврской железной дороги, где он жил. По пустынной улице Кале, тянувшейся между улицами Бланш и Клиши, проезжал фиакр. Жендрие услышал, как кто-то окликнул его. Обернувшись, он увидел в фиакре двух женщин, родственниц Бодена, и незнакомого ему мужчину. Одна из родственниц Бодена, госпожа Л…, сказала ему: «Боден ранен! — и прибавила: — Его отнесли в Сент-Антуанскую больницу. Мы едем за ним. Поедемте с нами». Жендрие сел в фиакр.