История одного преступления

Пусть архиепископ Парижский в сопровождении всего духовенства, предшествуемый крестом первосвященника, в митре, выйдет на улицу во главе торжественной процессии. Пусть он призовет к себе Национальное собрание и Верховный суд, законодателей в перевязях и судей в красных мантиях, пусть призовет граждан, пусть призовет солдат и идет прямо к Елисейскому дворцу. Пусть он поднимет там карающую руку — именем правосудия на того, кто нарушает законы, и именем Христа на того, кто проливает кровь. Одним движением руки он сокрушит переворот.

И ему поставят памятник рядом с памятником господина Аффра, и народ будет говорить, что междоусобная война в Париже дважды была прекращена двумя архиепископами.

Церковь свята, но родина священна. В случае необходимости церковь должна прийти на помощь родине».

Окончив письмо, он поставил под ним свою подпись рабочего. Но тут возникло затруднение — как доставить это письмо?

Отнести самому?

Пропустят ли его, бедного рабочего в блузе, к архиепископу?

К тому же, чтобы добраться до архиепископского дворца, нужно идти как раз через восставшие кварталы, где, может быть, еще продолжается сопротивление, проходить по улицам, занятым войсками, его могут остановить и обыскать, руки у него пахнут порохом. Если его расстреляют, письмо не дойдет по назначению!

Как быть?

Он уж совсем было отчаялся, как вдруг вспомнил Арно (от Арьежа).

Этот депутат был ему по сердцу. Арно был благородный человек. Он также принадлежал к партии демократов-католиков. В Собрании он высоко и почти что один держал это знамя, стремившееся объединить демократию с церковью, знамя, за которым шли столь немногие. Молодой, красивый, красноречивый, восторженный, мягкий и решительный, Арно соединял в себе талант трибуна с верой рыцаря. Искренний по природе, он, не желая порывать с Римом, страстно любил свободу. Им руководили два принципа, но он не был двуличным. Все же демократ в нем брал верх. Однажды он сказал мне: «Я подам руку Виктору Гюго, но не подам ее Монталамберу».

Рабочий знал его. Он часто писал ему и иногда встречался с ним.

Арно жил в квартале, где почти не было войск.

Рабочий тотчас отправился туда.

Арно участвовал в борьбе вместе со всеми нами. Как и большинство представителей левой, он с утра 2 декабря не появлялся у себя дома. Однако на второй день он вспомнил о своей молодой жене, о грудном шестимесячном ребенке, которого он так давно не брал на руки; уходя из дому, он не знал, суждено ли им еще увидеться; он подумал о своем домашнем очаге, и, как в иные минуты бывает со всеми, его с непреодолимой силой потянуло домой. Он не мог удержаться; арест, Мазас, одиночная камера, понтон, взвод, расстреливающий пленника, — все было забыто, мысль об опасности исчезла, он вернулся домой.

Как раз в этот момент к нему пришел рабочий.

Арно принял его, прочел письмо и одобрил.

Арно лично знал архиепископа.

В представлении либерала-католика Арно Сибур, священник-республиканец, которого назначил архиепископом генерал Кавеньяк, был идеальным главой церкви.

В глазах архиепископа Арно представлял в Собрании тот подлинный католицизм, который Монталамбер извращал. Депутат-демократ и архиепископ-республиканец довольно часто совещались, причем посредником между ними служил аббат Маре, умный священник, друг народа и прогресса, главный викарий Парижа, впоследствии ставший епископом in partibus [13] Сурата. За несколько дней до описываемых событий Арно видел архиепископа, выслушал его жалобы по поводу посягательств клерикальной партии на епископскую власть и даже намеревался в ближайшее время запросить по этому поводу объяснения в министерстве и вынести этот вопрос на трибуну.

Арно присоединил к письму рабочего рекомендательное письмо за своею подписью и вложил оба письма в один конверт.

Но здесь снова возник вопрос: как доставить послание?

По причинам еще более веским, чем те, которые останавливали рабочего, Арно не мог сам отнести это письмо.

А медлить было невозможно!

Жена Арно увидела его замешательство и сказала не задумываясь:

— Дайте мне письмо!

Г-жа Арно, красивая и совсем молодая женщина, вышла замуж только два года тому назад. Она была дочерью бывшего члена Учредительного собрания республиканца Гишара: достойная дочь такого отца и достойная жена такого мужа!

В Париже шли бои; ей предстояло встретиться лицом к лицу со всеми опасностями, подстерегавшими ее на улицах, идти под пулями, рисковать жизнью.

Арно колебался.

— Что ты хочешь делать? — спросил он жену.

— Я отнесу это письмо.

— Сама?

— Сама.

— Но ведь это опасно.

Она подняла на него глаза и сказала:

— Разве я говорила тебе это два дня назад, когда ты уходил из дома?

Он поцеловал ее со слезами на глазах и сказал:

— Иди.

Но полиция была подозрительной, на улицах многих женщин обыскивали; у г-жи Арно могли найти это письмо. Как спрятать его?

— Я возьму с собой малютку, — сказала г-жа Арно.

Она развернула пеленки девочки, спрятала в них письмо и снова запеленала ее.

Когда это было сделано, отец поцеловал ребенка в лобик, а мать, смеясь, воскликнула: