История одной деревни

Спиритический сеанс с товарищем Сталиным (Альфред Кох)

– И с этим была связана коллективизация?

– Скажите, а что бы вы делали в такой ситуации? Сейчас некоторые умники говорят: нужно было пойти на то, чтобы лишить Россию суверенитета. Пускай ее захватят! Людей больше бы осталось, русская нация бы сохранилась. Русскому мужику все едино: либо зверский сталинский режим, либо зверский гитлеровский. Как были крестьяне рабами при Сталине, так и остались бы при Гитлере. Гитлер, кстати говоря, колхозы распустил. И церкви открыл! Вдоволь бы вы наелись гитлеровского рая…

– Однако в 1930-е годы, несмотря на коллективизацию, в стране была острая нехватка продовольствия. Она обнаружилась очень быстро…

– А я и не сомневался, что она будет! Именно поэтому голодомор и случился!

– Но продовольственная проблема в итоге и погубила ваш СССР.

– Да, это был тупик! И я эту гайдаровскую идею о том, что родимым пятном, скрытым уродством построенного мною социализма является недоразвитость аграрного сектора, я этот упрек принимаю, безусловно. Но ведь вы поймите, что у меня ж была другая идея! У меня была идея мировой революции! Это раз. А во-вторых, я с Китаем не ругался. Это же Никита поругался. А я был уверен, что в обмен на наши бомбу и машины товарищ Мао выбил бы из китайцев столько риса, сколько нам надо.

– Но им самим не хватало, они сами голодали.

– Значит, они бы умерли! Поверьте мне, так или иначе, но с Мао мы бы не пропали. Мы бы китайцев пустили в наши колхозы, где народу не хватало…

– Коллективизация для повышения обороноспособности, для мировой революции, для войны – все это как бы логично выглядит. Но все это задним числом, товарищ Сталин. На самом деле было непонятно, что такое Третий рейх, его еще не было в 1929 году…

– Странное дело, я вам рассказываю свои мотивы, а вы мне говорите: нет, я вру, мотивы были другие. Я утверждаю: не было никаких причин морить голодом пять миллионов человек, кроме одной – спасти оставшиеся двести.

– Однако есть мнение, что этот поворот был чисто политическим. Ведь в 1929 году страна не знала такого лидера – Сталина. К 1929 году партия ушла в тень, поскольку главными стали проблемы экономического развития. Страна успокоилась и стала немножко походить на то, что было в мирное время до 1917 года. Именно коллективизация, то есть всенародная борьба с внутренним врагом, привела вас к власти. Это так?

– Абсолютная чушь! Выглядит как какая-то история из Тита Ливия. Глупость несусветная! Поверьте мне, к 1929 году я фактически имел все рычаги власти в руках.

– Но страна узнала о вас именно…

– Поверьте, у меня не было задачи, чтобы меня знали. Такого внутреннего тщеславия во мне никогда не было. Да, наверное, меня можно упрекнуть в том, что я не остановил так называемый культ личности. Но они сами все это сделали, я тут особых усилий не прилагал. Поверьте мне, для того, чтобы прославить себя, нет необходимости убивать пять миллионов человек.

– Просто есть разница между властью над партийным аппаратом, который сам не совсем у власти, если развивать разные формы собственности…

– У меня к вам тоже вопрос, товарищ. Разные формы собственности сейчас в Китае? Разные. Иностранная, частная, коллективная, государственная собственность. Коммунистическая партия там правит? Правит. Рычаги власти у нее в руках? У нее. Так в чем вопрос?

– Это частность, про формы собственности. Согласитесь же, что есть огромная разница между вашей властью над партийным аппаратом, которую вы имели до 1929 года, и властью реальной, абсолютной в масштабах страны, которую вы стали иметь после того, как началась классовая борьба в деревне.

– Да не было там никакой борьбы, это все выдумки! Хоть одно восстание мне назовите в 1929–1931 годах. Люди тупо умирали. Потому что войска НКВД оцепляли целые районы и не выпускали оттуда людей. Ни одного восстания! Мелкие стычки. Кто-то выкопал ржавый пулемет. Тут же его и застрелили. Это все ерунда.

– Классовую борьбу я понимаю по-другому…

– Ну-ка, ну-ка, научите меня, что такое классовая борьба!

– Когда одни идут арестовывать других – соседи с этой же улицы…

– А те, заметьте, не уходят в леса и банды, а грузятся на телеги и едут в Архангельскую область, в ссылку. Где тут борьба, где вы ее увидели? Страна уже была полностью в наших руках. Мы полностью все контролировали. Нам реально нужно было коллективизацию провести ради индустриализации!

И потом, вы даже не представляете себе, насколько низкий уровень развития был на тот момент в деревне. Полное отсутствие тракторов. Полное отсутствие селекции зерна, низкая урожайность, вечный недород. Полное отсутствие селекции скота, низкая продуктивность, падеж, эпидемии. Это можно было исправить, только проведя коллективизацию. Может быть, можно было и по-другому сделать – постепенно реформируя деревню, если бы не мировой экономический кризис.

Рассказывать мне о том, что я провел коллективизацию для того, чтобы упрочить свою власть над страной, – смешно! Уже работал репрессивный аппарат. Уже хозяйственники в струнку вытягивались перед партийными руководителями. Уже работал политический сыск, границы закрыты, пресса полностью под контролем. Поверьте мне, мы к 1929 году идеальную страну имели – то, что сейчас имеет Китай. Они делают то, что мы хотели сделать в конце 1920-х. Только им повезло, а нам – нет.

Вы поймите, я же с Мао много разговаривал. Мы же с ним были большие друзья! На самом деле, я не шучу. Может быть, это был мой единственный друг, особенно после войны. И, может быть, моя последняя надежда, потому что я ему завещал сделать мировую революцию, как Ленин завещал это сделать мне. И я верил в Мао. Вот после 1944 года самая главная моя радость была – это Китай. Мао. Может, они еще и сделают мировую революцию. А американцы им продадут ту самую веревку, на которой китайцы их повесят. Ровно как и предсказывал Ленин.