История одной истерии

– Нет, – проснулась, наконец, Лариса, и осознала суть происходящего, – Это неправильно. Кир писал эти пьесы очень давно. Не мог он заранее предвидеть, как далеко зайдет его собственное коварство.

– Значит, он мог приписать куда-нибудь новую главу. Хомутов ведь свои рассказы тоже давненько породил, – от появления новых надежд у меня резко улучшилось настроение. Я выхватила из стопки самую нижнюю пьесу и весело потрясала ей перед Ларисиным носом, – Понимаешь? Кстати, по состоянию бумаги можно с уверенностью сказать, что эти листы еще не так давно были девственно чисты и возлежали в пачке между своими собратьями… Значит, Кир перебрал свои тексты заново. Очередная авторская редакция, так сказать. Надо все их изучить. Здесь должно быть указано, что нам делать. Ваш Кирилл ведь любитель подобных поворотов сюжета.

Алла в споре не участвовала. С видом умалишенной, она обсматривала, обнюхивала и чуть ли не пробовала на вкус каждую из четырех пьес. Даже скрепки с них зачем-то снимала и под лампой внимательно рассматривала.

– Он любитель своих произведений, – снова закапризничала Лариса, – Подозреваю, он подсунул их сюда, просто, чтобы увеличить количество своих читателей на двух человек. Он-то понимает, что от скуки и не такое начать читать можно. А может, он нам их оставил в качестве пытки. Он ведь помнит, как мы кривились при прослушивании этих его пьес…

– Попытка – не пытка! Не возражай, а читай. Чем скорее мы просмотрим все эти листы, тем скорее выйдем отсюда. В вас ведь должна жить потребность в чтении. Вы ведь театром занимаетесь…Как можно было не прочитать все это раньше?!

– Мы же не знали, что у Кира, что ни текст, то преступная махинация. Мы-то думали нас сюда заманил Хомутов. А эти пьесы мы по несколько раз в театре уже слышали. Господи, вы представляете, что за мучения: просматривать целых четыре ужасных пьесы среди ночи в состоянии полнейшего упадка сил? Я не переживу этого.

– И не надо! – твердо заявила Алла, – В смысле, переживай, конечно. Я имела в виду, что не надо их все перечитывать. Уверенно заявляю, что свежеотпечатанная вещь – только верхняя. Остальным – в обед сто лет.

– Отлично! Отсмотрим пока только эту вещь.

– Это уже что-то, – задумчиво проговорила Лариса, – Если Кир нарочно подмешал в старые пьесы новую, то, это неспроста. Давайте читать! – Лара бегло просмотрела начало, – Это одна из его старых вещей… Ой! Он, кажется, впечатал в неё главу про Очаг Искусства. Это намеки, да?

– Подчеркиваем все, что может быть про нас, – категорично заявила я, отобрала листочки и принялась читать их вслух. Чтобы все слышали, а я сама еще и видела собственными глазами. Актрисы то и дело перебивали меня и советовали что-то подчеркнуть. Пьеса была очень тяжела в прочтении. Действующие лица говорили однообразно, витиевато и пафосно. Но для нас сейчас это было самое желанное литературное произведение в мире. Потому что сразу после первых двух листочков пьесы, Кирилл прочно избирал местом действия тюрьму. Две заблудившиеся души попали в ловушку и томились теперь в тюрьме, обуреваемые воспоминаниями о тяжких грехах, совершенных ими в предыдущие дни жизни. К примеру, они, желая посостязаться между собой в стихосложении и остроумии, обидели когда-то гения, подвергнув жестокому словесному истязанию его лучшую вещь. Теперь они сожалели. Думали, что и вещь была не плохая, и гений принес бы миру радость… Но ведь так хотелось проявить собственное красноречие… Это был явный упрек Алле с Ларисой за их неприятие работ Кирилла. Еще среди воспоминаний затесался эпизод о том, как души эти прогнали белую девушку. Боялись, что её волнующая белизна оттенит их грязные подтеки. Боялись, что она откусит большую часть пирога под названием Слава. Боялись за свои теплые места и прогнали её. Не пустили в свою компанию. Это были намеки о Ксюше. О том, что той отказали в роли Героини.

Сомнений не оставалось. Этой хаотичной и сырой пьесой Кирилл хотел обратиться к своим пленницам. Объяснить, отчего решился он так жестоко обойтись с ними.

– Но ведь это неправда!!! Мы не изгоняли Ксюшу, что он выдумал? Как он вообще мог такое подумать?

– Да он просто псих. Обидели мы его! Сам бы свои пьесы со стороны послушал. Естественно, что мы с Аллой участвовали в обсуждении. Раз уж вынес автор вещь на совет труппы, то должен быть готов к негативному мнению… А он… «Обидели гения!» Это ж надо…

Девочки возмущались и оправдывались, а я, тем временем, лихорадочно повторяла про себя перечитываемые слова. Что-то подсказывало: кроме пустых обвинений, кроме размазывания собственных комплексов, Кир должен был попытаться сказать пьесой что-то еще. И в этом «еще», возможно, заключалась надежда на наше освобождение.

16. Глава о том, как спасение утопающих, превращаясь во всенародную обязанность, все равно остается делом рук самих утопающим.