История одной любви

А потом так и пошла их жизнь – не шатко не валко, в одном доме, в одной кровати, но каждый сам по себе. Степан пил все сильнее, по пьяни нёс ревнивую чушь, но руки не распускал, в этом Бог Варю миловал, по трезвому лез в постель и долго, хмуро, как будто выполнял трудную работу имел жену – мечтал о ребенке. Но ребёнка не получалось, как он не старался – то ли пьянство сделало своё дело, то ли Варя что-то повредила в себе, и через семь лет они остались один на один со своей неприкаянной жизнью – свекровь покинула этот мир радостно, как будто этого ждала. Отец Вари тоже умер, и остались у неё только воспоминания, подружки и разлюбленный полностью муж – алкоголик. Но она не унывала, цвела, как роза, и по прежнему не было красивее, радостнее и озорнее бабы в селе. Сколько по ней сохло молодых ребят, да и мужиков взрослых, одному Богу известно, но она держала себя честно, Степану не изменяла, вела хозяйство крепкой рукой и была счастлива по своему – простым русским бабьим счастьем.

…

– Лёшк! Это что? С ума ты сошёл , что ли? Ремня давно не нюхал, рано я тебя драть перестал. Чтоб я этого не видел, узнаю что, убью.

Петр Иванович, отец Алеши, приземистый, лысый, кривоногий, полжизни проведший в седле при выпасе овечьих отар (показаковал вволю) навис над сыном мрачнее тучи, грохотал басом подобно дальнему грому, вот-вот и начнётся гроза. Он бросил на стол мятую бумажку, так швыряют мерзкое ядовитое насекомое и Алёшка узнал – это та самая фотография Варьки, которую он втихаря вырезал из старой клубной стенной газеты – лучшие передовые работницы совхоза. Там она смотрела так лукаво и кокетливо, что у Алешки заходилось сердце и щипало в груди. И если бы не его дурацкие шестнадцать, он бы украл эту чертову заразу, увез бы на край земли и любил бы так, как никто другой.

Глава 3

Алешка спрыгнул с поезда, с удовольствием подставил лицо свежему степному ветру, поправил китель, и, как тот мальчишка, которого он оставил здесь, в селе ровно два года назад, свистнул переливисто и тут же смутился. Нет больше этого мальчишки, глупого Алешки, нет, пропал, домой приехал совсем другой Алексей – умный, бывалый, серьёзный, взрослый мужик.

– А свистеть при людЯх некрасиво. Такой большой солдатик, а фулюганишь. Ай-яй–яй.

Алешка резко обернулся на низкий скрипучий голос – позади стояла бабка лет ста, не меньше. Настоящая баба Яга, прямо, как из сказки сбежала, седая, патлатые лохмы торчком из-под назад повязанного цветастого платка, скрюченная и с клюкой. Маленькие, умные мышиные глазки смотрели из под нависших бровей лукаво и хитро, узкий рот, почти спрятанный между подбородком и носом-сливой ухмылялся. Алешка ещё больше смутился, неловко поправил воротник, хрипло оправдался

– Я, бабусь, нечаянно. От радости. Домой вот приехал.

Бабка кивнула, как будто прощая великодушно, подошла поближе, от неё пахнУло старым сундуком и хозяйственным мылом.

– Да, понятно, милок . Я ж пошутила. Ты б мой чумодан помог донесть, а то дед, старый дурак, вишь, не встретил. Дни перепутал, не иначе, осел этакий. А внучка в город уехала, наверное, по делам. А этот чумодан мне и не допереть. Тут недалече, под холмом. Пять минут ходу.

Алешка закинул свой рюкзак на плечо, подхватил бабкин чемодан и чуть не крякнул от натуги – бабка Яга, наверное, везла там булыжники, не иначе. Кое-как выперев адову тяжесть на тропку, он, чуть покачиваясь, пошёл вниз, за старухой, которая, не смотря на клюку, перла впереди на полной скорости, только развевались оборки длинной юбки, выглядывающей из-под короткого, старомодного пальтишка.

Дошли они, действительно, быстро. Небольшой домушка затерялся в зарослях вишни и сирени, пока голых и бесприютных. В покосившимся палисаднике бушевал прошлогодний бурьян, и на откосе окошка, чудом примостившись, грелся котяра – огромный, мохнатый, седой, как хозяйка. Бабка резко затормозила, юзом пролетела вдоль палисадника, остановилась у калитки, сплюнула, потом развернулась на сто восемьдесят градусов, и с криком: " Опять у Вальки чаи гоняет, щас прямо по хребтине старой клюшкой, греховодники!", – понеслась по тропинке к соседскому дому, нарядному, свежепобеленному, сверкающему на уже вошедшем в силу солнышке, хорошо промытыми окнами. Алешка растерянно поставил чемодан и хотел было идти восвояси, но из калитки вышла девушка, совсем юная, полненькая, небольшого росточка, с круглым румяным лицом и толстой рыжей косичкой, перекинутой через плечо.

– Привет. Ты чемодан в дом занеси, а то мы его не вопрем, она опять из города всякой всячины привезла, хоть что говори, все по-своему.

Алешка затащил чемодан в сени, отдышался, присел на лавку.

– 

Воды дай, если не жалко. Тебя как зовут?

Девушка ещё сильнее зарумянилась, хихикнула, принесла кружку с ледяной водой, бросила кокетливо.

– Галька. Галина, в смысле. Галя. Может чаю тебе вскипятить?

Алешка мотнул головой, залпом выдул всю кружку, выдохнул.

– А что же ты, Галина, бабусю на вокзале не встретила? С таким–то чемоданищем за ней телегу надо было бы прислать. А она пешком. Нехорошо.