История одной семьи

Тётя Аня ещё при жизни и ещё когда она была вовсе даже в памяти и сознании, дала мне некоторую сумму денег на своё погребение. Я их положила на сберкнижку и сняла, когда они понадобились именно на это. Я не помню суммы, но помню, что мне вполне хватило на то, чтобы достойно похоронить тётю Аню. После её смерти, правда, обнаружились многочисленные наследники, племянники её мужа, которые строго спросили меня, откуда у меня деньги и почему я так свободно ими распоряжаюсь. Я им ответила, что отчитываться буду только перед сестрой тёти Ани, которая должна была прилететь (и прилетела) на похороны с Камчатки. Но тётя Люся никакого отчёта с меня спрашивать не стала и выразила мне только благодарность за то, что я до последних дней не оставляла её сестру одну.

Тётя Люся с семьёй, как я уже говорила, были в Монголии, и мы, собственно, заняли её комнату. Правда, отцу и тёте Ане было сказано, что это временно, пока отцу не подыщут другого жилья. Но отец никогда не мог попросить, а тем более потребовать чего-либо для себя, и мы так и оставались в этой крохотной комнатке аж до 1960 г. Когда, уже взрослая, я пошла и вытребовала для отца квартиру, он её не дождался. Об этом я уже писала.

Тёти Люсина семья (она, её муж, Николай Иванович и двое их сыновей) вернулись из Монголии году в 1947–48-м. Они поселились у тёти Ани в комнате. Ни одного, даже завуалированного упрёка нам за то, что мы заняли их комнату, мы никогда не услышали и не почувствовали. Ровное, благожелательное, даже дружелюбное отношение – вот всё, что видели мы. Тётя Люся была сущим ангелом, имея своих двух детей, один из которых, даром что был дауном, но ещё и физически был нездоровым и долгое время оставался лежачим больным. Старший сын Саша был здоров, но очень капризен, необщителен и примитивен. Никак не хотел учиться. Тётя Люся с большим трудом каждодневно отправляла его в школу, а потом с ещё бо́льшим трудом делала с ним уроки. Естественно, всё хозяйство и её семьи, и тёти Ани было на хрупких плечах тёти Люси. Тем не менее, тётя Люся смотрела и за нами, Выговскими детьми, как за своими. «Ой, – говорила она, – что-то у Выговских дверь закрыта и тишина. Уж не дерутся ли они там?» А мы действительно дрались и делали это молча, чтобы тётя Люся не услышала. Она вмешивалась, разнимала драку и усаживала нас за уроки.

Позже, когда она приехала с Камчатки на похороны тёти Ани, она вспоминала:

– С Выговскими-то детьми было легко, нужно было только вовремя усадить их за уроки и через некоторое время услышать «Всё сделано! Мы пошли гулять!» И можно было быть уверенной, что это действительно так. Проверять у них уроки было совершенно не обязательно.

Иногда она смотрела на часы и начинала беспокоиться: «Что-то Риммы долго из школы нет. Наверное, где-нибудь опять с мальчишками дерётся (моё любимое занятие в детстве). Давай-ка, Виталенька, собираемся и идём её искать» (Виталик – её младший сын – через какое-то время встал на ножки, и я его тоже успела понянчить), – и они шли по дворам, и где-нибудь находили меня, и приводили домой.

В начале 50-х семья тёти Люси уехала на два года в Тегеран, оставив старшего сына Сашу на попечение тёти Ани. Он вообще-то жил в интернате, а тётя Аня забирала его только на выходные. Он, повторяю, был очень необщителен, и в интернате страдал, и просил тётю Аню забрать его домой: «Я даже картошку буду чистить», – обещал он. Но тётя Аня испугалась ответственности, и он так и прострадал все два года в интернате, возненавидев за это тётю Аню, поэтому, когда вернулись его родители, он просто перестал с нею разговаривать… совсем перестал. Даже на вопросы не отвечал – поворачивался спиной и уходил.

Им (семье тёти Люси) очень несладко было жить в одной комнате со строгой, чопорной, очень себя любящей тётей Аней. Поэтому, вернувшись из Тегерана, они через год-два уехали в Петропавловск-на-Камчатке, где Николаю Ивановичу было предложено место главного бухгалтера в тамошнем банке, а кроме того, и 3-комнатная квартира.

* * *

Несмотря на эти жизненные передряги, между нами, соседями, были не просто добрососедские, а даже и почти родственные отношения.

Вторую большую комнату занимала не менее, если не более чопорная дама Вера Ивановна Ерёмина. Она была неизменно любезна и тоже, как и тётя Аня, дружелюбна с нами, но гораздо сдержанней. Во-первых, мы никогда не звали её тётей Верой. Во-вторых, из её биографии я знаю только, что она, как и тётя Аня, закончила гимназию, и больше ничего. Но я понятия не имею, ни откуда она родом, ни где именно работала. Знаю только, что точно не в Госбанке.