История одной семьи

Митя учился очень хорошо и с большим удовольствием. Первую сессию начал сдавать на одни пятёрки, но как-то к концу несколько скис. «Ты плохо себя чувствуешь?» – спрашивала я его. «Нормально», – отвечал он. У него была такая особенность: не жаловаться на плохое самочувствие. Я с малых лет страдала тем, что раньше называли мигренью: жуткими головными болями, вплоть до обмороков. И Митя унаследовал это от меня. Но никогда не жаловался, молчал, как партизан. Только по тому, что вдруг он, обычно любивший поговорить, порассуждать, вдруг становился очень молчаливым, и по его белым глазам я догадывалась, что у него болит голова.

От таблеток Митя отказывался наотрез. И тут я видела, что с ним не всё в порядке. Но он молчал. Я думала, что он устал, и решила дождаться конца сессии. Однако 25 января, в день рождения его одноклассницы Гали Мартыненко, к которой он, конечно же, пошёл, вечером мне позвонила Галя и сказала, что Митя очень плохо себя чувствует: весь вечер промолчал и ничего не ел. «Даже торт», – сказала Галя. А Митька был большим сладкоежкой. Когда он вернулся домой, я вновь пристала к нему с расспросами, но он сказал, что просто устал и хочет спать. А утром к нам с отцом пришёл Гриша: «Да сделайте же вы что-нибудь! Митька лежит весь серый и слова сказать не может». Вызвали «скорую» – аппендицит. Его увезли далеко-далеко от дома в больницу, аж у метро «Семёновская». Лёва отправился с ним, а я в школу, у меня были первые уроки.

После уроков Лёва по телефону сказал мне, как больницу отыскать. В справочном окне мне сказали номер палаты, я пришла туда – а сына там нет. И не было, как сказали мне больные из этой палаты. Я выбежала в коридор, не зная, к кому обратиться. Вдруг открывается грузовой лифт, мимо которого я проходила, санитары выкатывают каталку, а на ней Митя. Рядом врач. «Вы кто?» – спросил он меня, когда я бросилась к сыночку. «Мать? Какая же вы мать, если до такого состояния довели своего сына?! Мы его 4 часа оперировали». Я ещё и виновата оказалась… Позже Митя рассказал, что боли в правом боку у него появились чуть ли не с начала января, но ему так хотелось достойно сдать первую сессию, что он решил потерпеть. И оставалась-то сдать лишь один, последний экзамен – и всё сорвалось.

В больнице Митя пролежал недели три, так как были всякие осложнения. Он долго температурил, пока ему не вскрыли снова ранку, ибо внутри началось воспаление.

Я каждый день после работы ездила к сыну. Мои ученики, особенно девочки, очень сочувствовали мне и каждый день спрашивали, чем они могут мне помочь. Я гоняла их на рынок за клюквой, дома варила морс и в стеклянных бутылках (пластиковых тогда ещё не было) возила каждый день литра по 3–4. И ежедневно приезжала к пустыми бутылкам. Когда же, наконец, наступил день, в который, приехав к Мите, увидела, что он вчерашнего морса не допил, я поняла: дело пошло на поправку.

В институт Митя вышел, по-моему, только в начале марта. Предъявил справку из больницы, и ему разрешили сдать последний экзамен. С опозданием, но все экзамены он сдал на 5. Повышенной стипендии ему не дали в этот раз, так как вовремя не было заявлено о его болезни. Мне и Лёве было не до того, а Митины сокурсники ещё не успели сдружиться так, чтобы заботиться друг о друге. Ему никто даже не позвонил.

Вторую сессию он закончил с одной тройкой. Пришёл ко мне в школу, несчастный-пренесчастный: «Давай папе не скажем». Отец им с Гришей с малолетства внушал, что тройка гораздо хуже двойки: говорит о твоём среднем, сером уровне. Но Лёве мы всё-таки сказали. Так что, учась в институте, Митя не получал стипендии лишь в I-м и III-м семестрах. Зато в остальные (исключая II-й) получал только повышенную.

* * *

Гриша успешно закончил 9-й класс и перешёл в 10-й, выпускной. Меня волновало, что он всё первое полугодие молчал о своих дальнейших планах. Только на зимних каникулах он сказал, что, хорошенько всё обдумав, решил поступать в медицинский и что, пожалуй, не справится с подготовкой по химии и биологии. По химии я попросила заниматься с ним Ленину подругу Викторию Ямскову, которая очень обрадовалась этому, и, когда я спросила её, сколько будут стоить её занятия, она замахала на меня руками и сказала, что, может быть, занимаясь с моим Гришей, она «не убьёт» своего сына Сашу, которого готовила на химфак МГУ.

Позже Гриша рассказывал: идут занятия, Виктория спрашивает у мальчиков пройденный материал. Первым отвечает Гриша. «Да, Гришенька, – говорит Виктория, – ты умница. Только вот здесь ты немножко ошибся, а вот эта формула должна быть такой, но вообще ты большой молодец». Отвечает Саша. «Ты, что, – кричит Виктория, – ты что – совсем идиот?! Что ты мелешь?!» И замахивается на него чем попало.

Репетитора по биологии посоветовала Вика, какую-то свою знакомую. Я её ни разу не видела в лицо, но иногда говорила с нею по телефону. Они с Гришей просто влюбились друг в друга, и занятия у них шли на «ура». Ей я платила какие-то деньги, но тогда я уже могла себе это позволить, потому что Лёва свою зарплату начал приносить в семью.

* * *